Белый мусор

Д’Егор печально доложил, что Захар мёртв. Ракета австралийцев, попала как раз в то место борта, куда Захар пересел, чтоб не слышать причитаний профессора и ссоры влюблённых.

Когда его наспех хоронили в воронке от взрыва синих камней, никто не решился выключить музыку в разбитых наушниках на его искалеченной голове. Так и засыпали чёрной землёй Неудоби. Срочность миссии не допускала долгих речей.

Мне ещё долго чудилось, что из-под земли играет мягкая мелодия и шансонье напевает:

О чём поёт шансонье?
И о ком плачет девушка?

В горячке боя Гоша не заметил, что у него не работает не только левая рука, но и левая нога. Д’Егор сказал, что Гоше ни в коем случае нельзя двигаться. Выкрутили из бронепежо кровать и уложили на неё раненого. Сам д’Егор сильно ударился головой. Диагностировал у себя лёгкое сотрясение мозга и прописал болеутоляющий порошок. Остальные получили ушибы и вывихи разной степени тяжести.

Один Сенчин не получил ни царапины:

— Вот что сила молитвы творит. Это я вам как учёный заявляю.

Клод решил отправить д’Егора и Карла обратно. Они должны вытащить кровать Гоши из Неудоби и выйти на связь с блокпостом, после чего дождаться подкрепления из Моску.

Гоша возразил:

— Командан, мы несколько часов назад готовы были умереть от превосходящих сил противника, какой смысл сейчас беспокоиться о раненых? Оставьте меня, да идите дальше.

— Мои приказы — не обсуждают, а исполняют. Готовы умереть? Мрите. Но не от глупости. Какая нам выгода, если ты подохнешь от удушья возле обломков бронепежо? Д’Егор с его сотрясением тоже херовый боец. Кислорода у вас хватит на половину пути из Неудоби. Дальше атмосфера получше, можно дышать через фильтры. А у Карла задача не тащить тебя, а охранять тыл. Считайте, что назначаю вашу группу замыкающим дозором. Всё ясно? Алле! Выполняйте.

Глава 90. На берегу

Мы шагали по чёрной земле Неудоби.

Ландшафт менялся каждые сто метров. Вот зоны плотно заполненные паром и дымом: вытяни руку и не увидишь пальцев. Вот зона с горящей под ногами землёй, каждый след оставлял в почве свой огненный отпечаток. Задержишься чуть дольше, чем мог бы выдержать материал скафандра — и конец. В другом месте пар исчезал, даже земля становилось нормального цвета.

Попадались окаменевшие растения. Железные цветы, о которые можно порвать скафандр. Мраморные деревья, которые сотни лет назад были накрыты расплавленными горными породами, но почему-то не сгорели, а остались на века, как гигантские драгоценности. Такими деревьями любили украшать свои дома богатые имперцы и ханаатцы. Ценились экземпляры, на которых сохранились листья или ещё какие-либо приметы прошлого. В Имперском Музее выставлена драгоценность — ископаемое остекленевшее дерево, на стволе которого были вырезаны буквы «М+Н 2122».

Здесь уровень радиации падал. Профессор утверждал, что на таких островках даже воздух менее опасен для лёгких, так как вредные примеси отфильтрованы паром на предыдущем участке.

— Только когда двигаешься по Неудоби пешком, понимаешь, почему эти земли так прозвали. Очень неудобно, — сказал профессор Сенчин. Он плёлся в конце колонны, задерживая продвижение группы.

— Ты теперь вместо Гоши, штатный философ Эскадрона? — спросила я.

Клод шагал впереди, прокладывал путь. Антуану пришлось идти рядом. Командану требовался его аджюдан. Антуан постоянно оборачивался ко мне. Высказывать в общий радиоэфир слова любви было бы неуместно, поэтому он и я обменивались воздушными поцелуями, прикладывая ладони к стёклам шлемов. Каждый поворот назад требовал от Антуана самоотверженных усилий: у него за спиной висел тяжёлый металлический ящик с надувной лодкой.

Я шла за Руди, и несла два дополнительных баллона с кислородом.

За три часа пути сделали пару кратких привалов для подгонки скафандров.

Затем Клод, сверившись с картой, приказал всем залечь и продвигаться ползком.

— Иисус-дева-мария. Командан, я старый, я голодный. Я хочу пить, — заныл Сенчин. — Не могу на карачках ходить.

— Профессор остаётся временно здесь, остальные цепью, дистанция два метра.

Рассредоточившись, мы поползли вперёд. Снова началась полоса тумана. Стало заметно жарче. Вскоре я услышала шум прибоя. Туман стал то редеть, то снова накрывать плотной стеной. Будто сам пульсировал в ритме прибоя.

Эскадронцы выползли к мокрым валунам. Впереди кипел горячий Океан-море. Пар над водой уже был слишком густым, чтобы называться просто «паром» — настоящие облака. Белые сгустки быстро перемещались над водой, одни поднимались вверх, другие, остывшие, растягивались над волнами.

В разрывах облаков, метрах в ста от берега, размещалось большое, размером с авиононосец, строение. В центре вздымалась ровная башня, неизвестной высоты. Большая её часть терялась в облаках.

Клод приказал Сенчину двигаться, заверив, что можно не ползти. Когда профессор появился, сунул ему бинокль:

— Объясняй, что это и как нам быть дальше.

Сенчин неумело прислонил зрительные трубы бинокля к стеклу скафандра: