Белый обелиск

Наверное, если бы он этого не сказал, то ничего бы не произошло - и Годвину, и остальным присутствующим было вполне очевидно, что они не правы, и развязывать крупную ссору никто из них не хотел. Но отступить после того, как с ним заговорили в таком тоне, Торис уже не мог.

- Для твоего сведения, Индюшка, на занятиях нужно слушать ментора, а не рассматривать какую-то постороннюю бумажку. Может, ты расскажешь нам, что в ней такого интересного?.. Твой сосед говорит, что у тебя глаза буквально стекленеют, когда ты на нее пялишься. Это, наверное, письмо твоей подружки?

Кадеты засмеялись. Анри почувствовал, что внутри все опускается, как будто бы он падал с большой высоты. Наверное, он сильно побледнел, поскольку Годвин счел его реакцию подтверждением своей догадки.

- Ты не против, если мы тоже почитаем? - ухмыльнулся он.

- Брось, Тори, это уже слишком... - начал кто-то. Но Годвин, что называется, закусил удила. Тем более, что, кроме нескольких кадетов, предлагающих оставить эту сомнительную затею, нашлись и те, кто поддержал идею Тори восхищенным гулом. Годвин вскочил на скамейку, картинно выпрямился и начал громко и с выражением зачитывать последнее письмо, полученное Анри из дома. Начинал он патетичным тоном, которым обычно декламируют стихи самые худшие ораторы - в подобном исполнении даже самый обычный текст покажется смешным. Но уже после первых строчек голос Ториса зазвучал неувереннее, а на слове "умерла" просел совсем. В зале повисла гробовая тишина. Вошедший в класс наставник удивленно обвел взглядом замерших кадетов.

- Что тут у вас происходит?.. Торис, немедленно слезьте с лавки. Эйварт, доложите, кто отсутствует.

Пока Френц Эйварт скороговоркой произносил обычное объявление, что весь их корпус присутствует на занятии в полном составе, Анри стоял навытяжку рядом со всеми остальными и невидяще смотрел перед собой. Потом, когда им разрешили сесть, он взял чистый лист, который ему вообще-то полагалось использовать для занятий по чистописанию, оторвал от него узкую полоску бумаги и написал на ней "После обеда, в парке под каштанами. Возьмите меч". Потом он аккуратно сложил из бумажной ленты маленький квадратик и, толкнув в плечо соседа, сунул ему записку и кратко дополнил "Торису". Ответ пришел пару минут спустя и был, сказать по правде, совершенно не таким, какого ожидал Анри. На обороте его собственной записки были выведены всего три слова: "Ни за что". Анри едва дождался, пока занятия закончатся, и в первый раз за месяц их наставник остался им совершенно не доволен. Зато когда он вышел, Годвин дожидался его в коридоре. На сей раз - без неизменной свиты из Лая, Эйварта и остальных кадетов. Прежде, чем Анри успел что-то сказать, Торис выпалил:

- Прости. Я ничего не знал.

- А чего тут можно "не знать"? - процедил Анри. - Или тебе не объясняли, что читать чужие письма - это низость?

- Нет... то есть ты прав, конечно, - это было низко. Только драться нам никак нельзя - за дуэль сразу вышвырнут из корпуса.

Анри с трудом удержался от комментария, что об исключении Годвин может не волноваться - все равно фехтует он гораздо хуже своего противника. Но это было бы ребячеством, поэтому Анри сказал совсем другое.

- Ну и что ты предлагаешь? Ждать до выпуска?

Годвин дернул подбородком.

- Ты не понимаешь... Даже если бы не исключение, я все равно не стал бы с тобой драться. Я ведь в любом случае не прав. Я вел себя, как полный идиот. Прости, пожалуйста.

- По-твоему, достаточно сказать "я полный идиот", чтобы все стало хорошо? - скептически спросил Анри.

- Я просто хотел объяснить, что я не стану с тобой драться. Но если захочешь дать мне в морду, я пойму.

- Да пошел ты... неохота руки пачкать, - буркнул Анри и, обойдя Годвина, отправился обедать. Если бы кто-нибудь сказал Анри, что это малоприятное происшествие раз и навсегда изменит его положение в корпусе, то он, скорее всего, вообще не понял бы, о чем толкует его собеседник. Его больше никогда не называли Индюком - ни за глаза, ни, уж тем более, в лицо. О его предполагаемой надменности тоже никто больше не вспоминал, зато некоторые сокурсники, которым плохо давались исчисления или отдельные приемы в фехтовальном зале, стали обращаться к нему за советами. И совсем уж непонятно вышло, как он незаметно для других и самого себя вошел в компанию, куда раньше входил Френц Эйварт, Годвин Торис и Джулиан Лай.