— Я спал. Грезил. Плыл в бассейне под корнями. Кутался в перину из мха и лишайника, слушал стрекот цикад. — Теперь он улыбался легко и искренне, словно говорил о доме, о фамильном гнезде, надежном, уютном и всегда готовом принять, распахнуть двери, защитить. С теплым очагом, сытной едой на столе, мягкой постелью и всем тем, что было так понятно Шерон в ее далеком Нимаде. — Знания для каждого асторэ стали доступны мне. Понимание, как выжить с этой силой и как ею управлять. Но сон вышел очень коротким, и я получил гораздо меньше, чем рассчитывал Мильвио.
— Что случилось?
По тому, как акробат отвел глаза и нахмурился, было видно, что он не хочет отвечать. Но все же сказал, когда молчание стало невыносимым:
— Эйв хотел прогнать тебя, почувствовав, кто ты.
— Я помню.
— Он сказал, что убьет тебя, если ты воспользуешься магией.
Она мгновенно похолодела и прошептала хриплым шепотом, голосом, которого сама не узнала и испугалась:
— И я воспользовалась.
Там, ночью, в древнем лесу, среди развалин, у могилы Тиона, когда тени метались, вспыхивали редкие огни, кричали люди, лилась кровь, кипели страх и ненависть, боль и отчаяние. Она, загнанная в угол, подняла мертвых и заставила их сражаться на своей стороне, чтобы спасти себя и тех, кто был ей дорог.
— Но осталась жива. Он не тронул тебя и лишь унес меня в то утро, а затем я уснул.
— Эйв больше не появлялся.
Тэо долго смотрел ей в глаза, сказав:
— Он умер из-за твоей магии.
Шерон перестала дышать. Она помнила прекрасное существо с темно-зеленой шкурой, ветвистыми рогами и ярко-алыми глазами. Помнила его глубокий, низкий голос, от которого мурашки бежали по всему телу и хотелось плакать и смеяться одновременно. Помнила чудо, легенду, миф, создание из прошлой эпохи, считавшееся давно сгинувшим.
И вот теперь его больше нет. Шерон не жалела, что поступила так, иначе бы погибла она и ее друзья, но все равно ей было невыносимо больно. Эйв не заслуживал гибели.
— Мне так жаль…
— И все же твоей вины в этом нет. Ты не знала, и… эйв, даже после случившегося, не наказал тебя. Он понимал.
Она подумала, что Мильвио, скорее всего, тоже догадывался о последствиях, но ничего не сказал ей, не желая пробуждать чувство вины.
— Когда я проснулся, рядом лежали лишь кости эйва, а в лесу властвовала глубокая осень. Тогда я понял, что прошло много времени. Кристаллы вокруг того дерева погасли, твоя магия выжгла их, они потускнели, стали хрупкими, и в город пришли шаутты.
Указывающая вздрогнула и стиснула зубы.
— Я видел двоих, тени среди теней, и ушел как можно скорее.
— Мы написали тебе письмо, оставили перед входом в гробницу Тиона. Лавиани ругалась, что это глупо, — ты не умеешь читать. Но гораздо проще найти того, кто прочтет тебе слова, чем остаться без всякого шанса на поиск друзей.
— Шли дожди. Был снег. Потом опять дожди. Сезон сменялся сезоном, и чернила стерлись. Но я нашел письмо, точнее, то, что от него осталось.
— Тогда как же ты нас отыскал?!
— Арила. Теперь я чувствую ее, где бы ни находился, стоит лишь закрыть глаза. — Сказав это, он сомкнул веки и ткнул указательным пальцем правой руки в ладонь левой. — Здесь. Точно иголка колет. Не больно, но вполне ощутимо. Она принадлежит и этому миру и другому. Той стороне. В ней столько магии, столько силы, спящей и непонятной, что мне даже страшно предположить, какие вещи можно сделать с ее помощью. Хорошие или плохие…
— И ты можешь это сделать?
Теперь Тэо выглядел уставшим:
— Не знаю. Я могу слышать лютню, но играть на ней… А уж играть хорошо… Струны зазвучат, но что это будет за музыка и кому она понравится? Скажу откровенно, я предпочитаю не заниматься тем, чего не умею… В общем, я шел по следу. Дальше и дальше на юг, и иголка колола все сильнее. Я немного опоздал и пришел в Эльват, когда вы уже покинули его, а герцог объявил вас врагами. На Верблюжьем рынке я услышал, что один из отрядов солдат отправляется прямо через пустыню, к морю. Собирали караванщиков, всех опытных и знающих, кто был способен провести солдат неизвестным тропами. Мне тоже требовалось в ту сторону, это было именно то направление, которое мне указывала перчатка Вэйрэна.
— И тебя взяли? — удивилась она.
Он рассмеялся:
— Нет. Но я умею заводить друзей, и у меня были деньги. Те, что вы оставили мне и что я заработал выступлениями, пока путешествовал через Алагорию, Аринию, Дагевар и Кариф. Буду честен, сперва я отдал все сбережения почтенному Фетушу, погонщику третьего туаре в нашем караване, а после уже завел друзей и получил право чистить зверю шкуру, смазывать маслом его лапы, кормить, поить и гонять факелом паразитов. В караване было много людей, которые занимались черной работой, а работы я никогда не страшился. Некоторых смущало, что я чужеземец, даже приходили гвардейцы и задавали вопросы, но… — Акробат обезоруживающе улыбнулся. — Люди каравана очень похожи на цирковых. Не слишком доброжелательно присматриваются к чужаку, однако если тот ведет себя правильно, его принимают. Жаль, что ирифи их не пощадил, там было много достойных.
Они помолчали, думая каждый о своем.