Белый олеандр

— А вам до этого какое дело? — оборвала я ее самым сухим и равнодушным тоном, на какой только была способна.

— Правосудие не свершилось, — решительно сказала она. Мысленно я уже видела Сьюзен на ступеньках суда перед съемочной группой.

— Свершилось, — сказала я. — Вслепую, может быть, с помощью процессуальных ошибок, но оно совершилось. Знаю, это большая редкость. Чудо нашего времени.

Сьюзен откинулась на спинку кушетки, словно моя реплика отняла у нее весь праведный гнев. По улице проехала машина с включенным радио, изрыгая оглушительное кантри. Сьюзен тут же посмотрела в окно на темно-зеленый «ягуар», поблескивающий у обочины. Убедившись, что его не угнали, она обернулась ко мне.

— Астрид, — медленно, устало, — когда молодежь так цинична, мысль о будущем этой страны приводит меня в отчаяние.

Ничего смешнее я уже давно не слышала. В последнее время вокруг было мало чего веселого, но эти слова звучали странно по любым меркам.

Усталость вдруг исчезла с ее лица, как раньше решимость бороться за справедливость. Теперь передо мной был умный и хладнокровный стратег, почти не уступающий самой Ингрид Магнуссен.

— Барри Колкер мог умереть от сердечной недостаточности, — спокойно сказала она. — Вскрытие не привело к однозначному заключению. У него был лишний вес, он употреблял наркотики, разве не так?

— Что бы вы ни говорили, — вспомнились слова матери: «правда — это то, что я говорю», — на самом деле вам нужно, чтобы я солгала в ее пользу. Давайте начнем с этого и посмотрим, есть ли у нас повод для разговора.

Сьюзен медленно улыбнулась яркими губами, отводя черные кудри с лица. Словно немного стыдясь себя, но и с облегчением — теперь ей не нужно было так настойчиво впаривать мне все это.

— Поехали, прокатимся, — сказала она.

За темными стеклами «ягуара» я устроилась очень уютно, окутанная, как мехом, запахом кожи и денег. Радио было настроено на джазовую волну из Лонг-Бич, играла легкая композиция с флейтой и электрогитарой. Мы проехали по Риппл-стрит, мимо детского сада без лицензии, мимо пекарни, мимо большого плаката с эффектом оптической иллюзии на Клиауотер, повернули на Флетчер, потом в Глендейл, направо к бульвару Силвер-Лейк, помчались по берегу озера. В сине-зеленых волнах покачивались чайки. Засуха окружила озеро бетонным воротником, но в замкнутом мирке «ягуара» было всего шестьдесят восемь градусов. Какое это удовольствие — ехать в машине богатой женщины. В разреженный воздух полилась еще одна песня, я тут же узнала ее. «Найма» Колтрейна.

Закрыв глаза, я представила, что еду в машине с Оливией, а не с адвокатом матери. Представила ее темные руки, профиль, шарф вокруг головы в стиле Грейс Келли. Какая драгоценная минута. Все остальное перестало существовать, исчезло в один миг, остался только запах тонких духов, звуки фортепьяно из дома у дороги. Я жадно ловила их, пока Сьюзен парковала машину на дальнем берегу, откуда были хорошо видны сине-зеленые переливы воды, живописные склоны холмов. Сьюзен приглушила музыку, но я все еще слышала саксофон Колтрейна.

— Я хочу, чтобы ты разобралась — в чем она виновата? — Она обернулась ко мне. — Я имею в виду, с твоей точки зрения. В убийстве или в том, что была плохой матерью? В том, что она не была с тобой, когда это было необходимо?

Миниатюрная женщина, кудри на тон темнее, чем следовало бы, тушь слегка смазалась от жары. Ее усталость была наиграна, но в ней чувствовалась доля правды. Слова, как и многие вещи, часто оказываются беспомощны. Я пожалела, что мне нечем ее нарисовать. Сьюзен Д. Вэлерис постепенно превращалась в карикатуру на саму себя. Нет, сейчас она была вполне узнаваема, но лет через пять, через десять она будет похожа на себя только издалека. Вблизи ее внешность станет утрированной, пугающе неестественной.

— Ведь ты хочешь наказать ее за паршивое исполнение родительских обязанностей, а не за убийство? — Сьюзен нажала на кнопку, окно приоткрылось, и она потянулась за сигаретами. — В самом деле, что тебе Барри Колкер, какой-то бойфренд матери. У нее было их множество, ты не могла так привязаться к нему.

— Но он умер, — сказала я. — Вы же сами ругали меня за цинизм.

Сьюзен зажгла сигарету, выдохнула в сторону оконной щели, но машина все равно наполнилась дымом.

— Нет, Колкер здесь ни при чем. Ты на нее злишься за то, что она тебя бросила. Вполне естественно. Прошло шесть трудных лет, и, как любой ребенок, ты валишь вину на всемогущую мать. Мысль о том, что она тоже может быть жертвой, тебе в голову не приходила.

За окном, в некондиционированной реальности, протрусил мимо краснолицый бегун-любитель, таща на поводке усталого сеттера.

— Это то, чем вы будете защищаться, если я скажу на суде всю правду?

Старичок неспешно бежал вниз по улице, пес порывался обнюхать придорожные кусты.