Белый олеандр

Собрав со своей кровати валявшиеся на ней вещи — сырое полотенце, пару комбинезонов, розовую рубашку, грязную тарелку, — я подумала, куда бы их бросить. Что меньше обидит мою соседку — на пол или к ней на кровать? На пол, решила я. Ивонна все-таки оставила пустыми два ящика в комоде и полдюжины вешалок в шкафу.

Свою одежду я сложила аккуратными стопками в свободные ящики, самые лучшие платья повесила в шкаф, убрала постель. Для остального не было места. «Тронешь мои вещи — убью», — сказала она. Когда-то я сама говорила то же самое. Вдруг вспомнилось, как я в первый раз увидела свою комнату в доме Клер и не могла представить, как я заполню все это пространство. Клер всегда давала мне слишком много, и я ничего не смогла удержать. Я это заслужила. Упаковав оставшиеся вещи в сумки из супермаркета, я запихнула их под металлическую сетку старой кровати. Все мои артефакты, все разные Астрид, которыми я была. Теперь эти сумки под кроватью казались кладбищем. Карикатуру, подаренную Полом Траутом, я повесила над подушкой. «Я никого к себе не подпущу!» Интересно, где теперь Пол. Получу ли я письмо от него? Полюбит ли его какая-нибудь девушка, покажет ли ему, что значит красота?

Разложив вещи, я прошла через узкий коридор на кухню, где сидела Рина и еще одна девица с крашенными в розовый цвет волосами, у которых отросли темные корни. Перед каждой стояла открытая бутылка «Хейнекена», они тыкали сигаретами в немытую стеклянную пепельницу. Столы были завалены грязной посудой и другими вещами.

— Астрид. Это еще одна, Ники. — Рина показала на девицу с розовыми волосами.

Девица смерила меня более внимательным взглядом, чем первая, беременная. Карие глаза взвесили меня с точностью до десятой доли унции, обшарили, не пропуская ни одной детали, прощупали швы на одежде.

— Кто тебя треснул?

Я пожала плечами.

— Девчонки в «Маке». Скоро пройдет.

Ники откинулась на своем полудетском стульчике, слишком маленьком для нее, потянулась.

— Сестрички не любят, когда блондинки путаются с их парнями. — Она запрокинула голову, чтобы отхлебнуть пиво, но не оторвала от меня взгляда. — Эту стрижку тебе тоже они организовали?

— Ты что, дорожный патруль? — вмешалась Рина. — Оставь человека в покое. — Она выудила еще бутылку пива из помятого холодильника с наклейками — фотографиями рок-певцов. Мелькнувшее содержимое богатого рациона не обещало. Пиво, несколько коробочек с дешевой едой на вынос, остатки макарон. Рина протянула мне бутылку. — Хочешь?

Я взяла пиво. Теперь я здесь, с ними. Мы пьем пиво, курим черные сигареты. Интересно, что еще мы будем делать здесь, на Риппл-стрит.

Рина что-то искала в кухонных шкафчиках, открывая и с грохотом закрывая бежевые дверцы. Там были только пыльные старые кастрюли, разномастные тарелки и стаканы.

— Это ты съела чипсы, которые я вчера покупала?

— Ивонна.

— Ест за двоих, — покачала Рина головой. Они с Ники сели в фургон и куда-то уехали.

Ивонна спала на кушетке и сосала большой палец во сне. Рядом устроился белый кот. На столе валялся пустой пакет из-под «Доритос». Телевизор работал, шли местные новости. На десятом шоссе упал вертолет. Женщины в слезах, репортеры с микрофонами, берущие у них интервью на обочине шоссе. Кровь, неразбериха.

Я вышла на крыльцо. Дождь перестал, пахло влажной землей и зеленью. Мимо прошли две девушки с детьми, мои ровесницы. Один малыш ехал на трехколесном велосипеде, другой в розовой коляске. Обе девушки смотрели на меня. Выщипанные брови лишали их лица выражения. Протарахтела голубая машина шестидесятых годов, чья-то радость и гордость, сверкающий хром, белоснежные сиденья. Мы все проводили ее взглядом, пока она не свернула с Риппл-стрит.

К западу от нас в облаках появился просвет, и дальние холмы залило золотыми лучами. Внизу на улице было почти темно, здесь должно было рано темнеть — склон с автострадой наверху загораживал вечерний свет. Но в конце улицы и на холмах светило солнце, золотя купола обсерватории, стоящей на вершине горы, как собор.

Мне захотелось пройти вверх по улице, туда, где солнце, мимо лавочек и домиков с объявлениями о присмотре за детьми, двухэтажных домов на четыре квартиры, банановых деревьев и растущей во дворах кукурузы, пекарни Долли Мэдисон. Магазин электроники. Запчасти, «Кадиллак Джека», новенький автомобиль на огороженной стоянке. На углу мастерская по ремонту, «Салазар Мазда», напротив нее мост Флетчер.

С моста открывался вид на реку, оживленный последними солнечными лучами, льющимися сквозь просвет в тяжелых серых тучах. Как подарочная картина. Облокотившись о сырые бетонные перила, я смотрела на север, на парк и холмы. Река бежала в своем бетонном ложе к Лонг-Бич, оставляя на дне тонны ила, камней и древесных стволов. Несмотря на массивные укрепления по берегам, она все равно тайком возвращалась к своему дикому состоянию. Длинношеяя белая птица рыбачила на камнях, стоя на одной ноге. Ожившая японская ксилография. Пятьдесят видов реки Лос-Анджелес.