Белый олеандр

— Зачем они тебе? Сражать парней и девок в Маршаллской школе? Может, ты ходишь каждый день в «Тайни Тай», дорогой «Трейдер Джо»? Или тебя пригласили сниматься в «Мелроуз-плейс»? — Закончив, она наклонилась к мешку, достала стопку маек из «Фред Сегал» и вложила мне в руки. Сверху добавила рулончик ценников и маркер. — Вот, сама назначишь цену, сама получишь деньги, ladno?

Рина продолжала доставать мою одежду из пластикового мешка, вешать ее на плечики. Сине-серые брюки с высокой талией, эдвардианский жакет с черным бархатным воротником. Белая гофрированная блузка. Красное рождественское платье от Джессики Мак-Клинток с кружевным воротником.

— Только не это, — попыталась я ее остановить, — имейте совесть!

Рина сердито покосилась на меня, отводя с лица прядь черных волос.

— Ты получишь за него хорошие деньги. Для чего беречь это платье, для чаепития с цесаревичем Алексеем? Его расстреляли еще в восемнадцатом. — Она повесила платье, крутнула стойку. — Факт.

Я стояла с охапкой маек и блузок в руках. Египетский хлопок, шелк. Горячие щипцы сдавили горло, выжимая его, как лимон. Неужели она может заставить меня это сделать? Карга продажная.

Но меня уже не отпускала ее мысль — действительно, для чего я берегу их? Разве мне когда-нибудь еще понадобится двухсотдолларовое платье от Джессики Мак-Клинток? Платье под жареного гуся с каштанами, под Пуччини в Музыкальном центре, под тонкие ободки на полупрозрачном фарфоре. Я посмотрела на Рину в ярко-красной блузке, расстегнутой до четвертой пуговицы. Джинсы, высокие каблуки. На Ники рядом с прилавком столовых приборов — розовые волосы, черный полиэстер. На круглую, как дыня, Ивонну, в фиолетовом кукольном платье. Она грустно ходила вокруг детской мебели, усаживая на старый стульчик потрепанного медвежонка.

Почему мы не можем удержать вокруг себя если не людей, то хотя бы дорогие нам вещи? Мама, ты всегда презирала сентиментальность, ты хранила только собственные слова и две фотографии — бабушки и породистой коровы с ее фермы. Только Клер умела беречь память. Она никогда не сортировала подарки.

— Мне это подарили, — сказала я Рине.

— Ну и что? — Она не отрывалась от вешалок. — Тебе повезло, кто-то дал просто так. Теперь можно продать, заработать деньги.

Я мрачно смотрела на нее набухшими глазами.

— Ты хочешь машину? Хочешь учиться на художника? Думаешь, я не понимаю? Чем ты будешь платить, а? У тебя есть платье. Красивое платье. Да, кто-то его тебе подарил. Но деньги — это… — Она запнулась, стараясь подобрать слова, и всплеснула руками: — Это деньги! Хочешь помнить кого-то — вот и помни.

И я это сделала. Приклеила ярлык с ценой на свою алую бархатную мечту. Цену я назначила высокую, надеясь, что его не купят. Все вещи я оценила высоко. Но их купили. Когда солнце поднялось выше и начало теплеть, торговцы разошлись по местам и появились пары, лениво гуляющие вдоль прилавков, держась за руки. Старики, молодежь. Майки и блузки, брюки, жакеты разошлись быстро. К полудню красное платье еще висело на стойке. Рину то и дело спрашивали — неужели оно действительно стоит сто долларов?

— Так она говорит. — Рина беспомощно пожимала плечами, словно на что-то намекая.

— Это от Джессики Мак-Клинток, — защищалась я. — Ни разу не ношеное.

Было ошибкой думать, что у меня есть будущее, что сон будет бесконечным. Я хорошо помнила, как выглядела в этом платье на примерке. Я выглядела наивной девочкой, чьей-то дочкой. Чьей-то родной дочкой, о которой волнуются и заботятся. Девочка, которая носит такие платья, не обедает пивом и сигаретой, не ложится под папашу на ковровом покрытии в недостроенном доме. Не думает, как заработать деньги, не беспокоится о зубах и недостатке витамина С, не боится, что ее мать не придет домой. Когда я вышла к Клер в этом красном платье, она попросила меня повернуться кругом, еще раз, еще, как балерина в музыкальной шкатулке. Прижав к щекам ладони, она смотрела на меня, и гордость лилась у нее из глаз, как слезы. Клер верила, что я именно такая счастливая девочка. И я стала такой — на миг.

Весь день я помогала покупателям мерить его. Разглаживала бархат на потных плечах, застегивала молнию до тех пор, пока ткань не слишком натягивалась. Когда пятая женщина сняла платье, я уже не так переживала. Около трех подошла стайка девочек, одна из них не сводила глаз с красного бархата. Сняла вешалку со стойки, приложила его к себе.

— Можно померить?