Белый отель

к отелю в темноте, любовью занялись опять,

потом заснули. Вереницей промелькнули

его подобья призрачные предо мной,

потом я вслушивалась в песню гор

ведь каждый раз, встречаясь, хор

они заводят вместе как киты.

Той ночью небо в хлопья снега обернулось

и рухнуло на землю, были мы окружены такой

великой первозданной тишиной,

что слышны даже сладостные вздохи

Вселенной, приходящей в бытия экстаз

так много лет назад, а на рассвете, - мы нашли,

как жажду утолить, жевали звезды, чтобы снегом изошли,

все, даже озеро, окрасил белый цвет,

и наш отель пропал, но он направил

трубу на озеро и разглядел слова

которые дыханьем создала

я на стекле окна. Направил вверх

он телескоп и показался эдельвейс

на льду вершины горной вдалеке

он указал мне, где парашютисты

меж двух вершин вниз падали, и вдруг

на фоне голубом сверкнула полоса металла,

застежку от корсета я узнала

толстушки нашей, вот сиреневый синяк

на мякоти бедра, где палец он вдавил, такой пустяк

его внезапно возбудил, в меня он так

стремительно ворвался, что едва

не задохнулась, в горном воздухе кружилась голова,

вагон фуникулера ветер тряс,

висел он на обрывке троса, сердце

забилось бешено и закричала я, а наши

знакомые по небу плыли вниз, его язык быстрей

как в барабан бил по груди моей

не знала что соски вставать мгновенно могут

у женщин юбки нижние и платье раздувались

как паруса, и медленно спускаясь,

они парили, а мужчины пролетали мимо них

стремительно, мое едва не разорвалось сердце,

казалось, женщин вверх влекло, не вниз,

и в странном танце их партнеры ввысь

руками невесомыми воздушных балерин подняли,

мужчины первыми упали, после них

в лес или в воду рухнули все дамы,

вслед за хозяевами лыжи яркие свалились сами.

Когда спускались мы, остановились у ручья.

В прозрачных водах озера, - но странно,

все четко было видно с высоты такой,

скользили миллионы золотых и

серебристых рыбьих плавников

напомнили мне сперму что стремится

попасть мне в матку. Как Вы думаете, я

не слишком сексуальна? Иногда

я кажется помешана на этом, Бог ли захотел

наполнить воды бешенством сплетенных тел

плодами виноградную лозу, и финиками пальму,

заставить буйвола тянуть упрямо

за грушей выю, персик трепетать,

когда доносится знакомый смрад

быка, и солнце бледную луну извечно покрывать.

Ваш сын сломал мою стыдливость в буйном раже

самца. Великолепный персонал.

служил в отеле. Никогда мы не встречали

такой внимательности, телефоны не смолкали

ни на минуту, как звонок в приемной,

пришлось им отказать в приюте новобрачным,

как только паковались люди, вместо

уехавших по дюжине гостей здесь появлялось, место

какое-то нашли для пары что рыдали

из-за отказа, а на следующую ночь

раздались крики, девушка рожала, чтобы ей помочь

и горничные, и официанты суетились,

с бельем нагретым все сновали взад-вперед.

Сгоревшее крыло отстроили так быстро

весь персонал участвовал, однажды поутру

когда лицо в подушку спрятав, выпяченный зад

подставив, чтоб в себя его принять

удары, начала я влагой истекать,

почти в экстазе, кто-то тихо по стеклу поскреб,

веселый повар, стену покрывал он краской новой,

расплылся весь в улыбке, и, пунцовый,

нам подмигнул, мне было одинаково приятно

и сына Вашего, и повара в себя принять,

готовил он отменно мясо, сок его

такой же свежий, было хорошо

почувствовать, что часть тебя принадлежит другому,

нет места черствости и эгоизму в белом

отеле где ласкают волны осыпь гор,

и лебеди, что нежат свой убор,

на их вершинах, так чисты, что серым

ледовый панцирь кажется, слетают

меж снежных пиков в озеро опять.

II "Гастейнский дневник"

Она наткнулась на выступающий корень дерева, упала, поднялась и снова бросилась вперед, не разбирая дороги. Бежать было некуда, но она все равно бежала. Позади все громче раздавался треск палой листвы под ногами преследователей, ведь они мужчины и двигались быстрее. Даже если удастся добраться до края леса, там тоже наткнется на солдат, которые ждут, когда она покажется, чтобы застрелить, но и несколько мгновений жизни казались драгоценным даром. Однако они не помогут. Спастись невозможно, разве что превратиться в одно из этих деревьев. Она охотно отдала бы сейчас свое тело, полнокровную человеческую жизнь, чтобы застыть здесь и смиренно существовать, стать домом для пауков и муравьев. Солдаты прислонят к её стволу карабины и полезут за сигаретами. Пожмут плечами, исчерпав легкую досаду, скажут, Всего одна сбежала, ничего страшного, и разойдутся по домам; но она, дерево, преисполнится счастьем и листья её воспоют благодарность Господу, а солнце тем временем в последний раз сверкнет сквозь ветви и опуститься за лесом.