Белый отель

Лиза как раз тогда мучилась со своей новой вставной челюстью и с особым сочувствием отнеслась к неизмеримо большим страданиям профессора. Его судьба послужила уроком: ни при каких обстоятельствах нельзя жаловаться на жизнь. Лиза живо представила, каким несчастным он себя чувствует из-за невозможности курить сигары, — он упомянул подобный запрет в письме, как возможно, самое неприятное следствие заболевания раком и необходимости носить уродливое приспособление вместо гортани.

После завтрака, поставив сушиться вымытую посуду, Лиза закрылась в спальне вместе с толстым пакетом, который пришел с письмом. Она пробыла там допоздна (в тот день она выступала), покинув комнату только для того, чтобы наспех приготовить тете обед. Тетя Магда, сохранившая острое зрение и наблюдательность, заметила, что ее племянница плакала и почти ничего не ела. Она решила, что причина кроется в письме и увесистой посылке от профессора Фрейда, и мудро воздержалась от комментариев. Лиза потратила столько сил. чтобы написать ответ, что ей нечего было дать зрителям во время вечернего представления, и ее выступление оказалось, по выражению одного критика, «бесцветным».

Кв. 3

4 Леопольдштрассе

29 марта 1931 г.

Дорогой профессор Фрейд!

Ваше неожиданное письмо стало потрясающим сюрпризом. Правда, к радости примешивалась немалая толика боли. Я рада получить весточку от человека, которому стольким обязана. Боль вызвана тем, что снова приходится ворошить старое. Нет, я нисколько не сожалею ни о чем: это способствовало исцелению.

Мне очень жаль, что Ваше здоровье оставляет желать лучшего. Уверена, лечащий врач поставит Вас на ноги. Мир слишком нуждается в Вас, чтобы позволить «постепенно угаснуть», не говоря о боли, которая Вас мучает. Вы любезно интересовались здоровьем тети и моим собственным. Тетя Магда чрезвычайно страдает от ревматизма, однако не утратила жизнерадостности и остроты ума, а я хорошо себя чувствую. К сожалению, прошедший год принес иные огорчения. Моя петербургская подруга, Кедрова (Мадам Р.) умерла прошлой зимой, оставив мужа и четырнадцатилетнего сына (моего крестника, которого я так никогда и не увидела). Еще одна близкая подруга погибла во время родов. Я думала о детях, оставшихся без матери; чтение «Фрау Анны» напомнило мне о трагедии в Вашей семье. Надеюсь, Ваши внуки живы и здоровы. Наверное, они уже совсем выросли. Некоторое время меня не покидало ужасное ощущение, что один из них ненадолго переживет свою мать. Прошу Вас, успокойте меня, сообщите, что все в порядке. Я уверена, что мое «предчувствие» было бредом охваченного болезнью рассудка. Пожалуйста, передайте наилучшие пожелания Вашей жене и Анне, напомните обо мне свояченице. Когда я встретила ее вместе с Вами в Гастейне, мне показалось, что мы подружились бы, узнай мы друг друга получше.

Чтение Вашей мудрой, изложенной прекрасным языком истории болезни тронуло меня больше, чем можно выразить словами. Но очевидно это понятно и так. Передо мной словно разворачивалась жизнь умершей младшей сестры. У нас с ней столько общих родственных черт, но есть и огромные различия: описания людей и события, которые никак не могли быть связаны со мной. Это не укор в Ваш адрес. Вы увидели лишь то, что я Вам позволила; нет, нет, гораздо больше, Вы сумели проникнуть в мою душу глубже, чем кто-либо другой. Не Ваша вина, что я не сумела пересилить себя и сказать правду, или встретиться с ней лицом к лицу. Сейчас, в основном благодаря Вам, я способна на такой шаг.

Но я должна дать прямой ответ на вашу просьбу: разумеется, у меня нет никаких возражений против публикации. Это честь для меня. Что же касается моих постыдных, — или лучше бесстыдных? — записок… Вы полагаете, их действительно так необходимо приложить к основному тексту? Когда я перечитывала их, вся покраснела от стыда. Я думала и даже надеялась, что они давно уничтожены. Конечно, такое невозможно напечатать? Но с другой стороны, они необходимы для пояснения многих мест в истории болезни? Непристойный и бессвязный бред, — как я могла написать такое? Я не говорила Вам, что в Гастейне была охвачена настоящей лихорадкой похоти. Да, несмотря на болезнь, — точнее, из-за нее. Совсем еще молодой нахальный официант, проходя мимо по лестнице, позволил себе интимное прикосновение, а потом с бесстыжей невозмутимостью взглянул на меня, словно ничего не произошло. Его внешность напомнила мне Вашего сына (на фотографии, которую я видела). Так или иначе, все время, пока оставалась в Гастейне, я фантазировала самым чудовищным образом, представляя себе юного официанта. Не знаю, как он вписывается в теорию о моей гомосексуальности, но, как Вы знаете, я никогда ее не принимала.