– Нет, в самом деле: зачем тебе каменный молоток? – спросил Тагро, стараясь понять, чему так странно улыбается Тильмытиль.
– Ты видел, как мама сегодня разбивала этим каменным молотком в моржовом лукошке мёрзлое мясо нам на завтрак?
– Видел. Молоток, конечно, хоть сейчас сдавай в музей предметов каменного века. Но железным-то, по-моему, нельзя дробить мёрзлое мясо, будет привкус железа.
– Да, будет привкус железа, – после долгого молчания ответил Тильмытиль. – Но в этом ли дело?
– О чём вы говорите? И почему по-русски? – спросил Майна-Воопка, починяя оленью упряжь.
– Я говорю о том, как уважаю тебя, отец, как люблю маму, – отозвался Тильмытиль почему-то очень печально.
– Ну, ну, тогда можно и по-русски, а то мама ещё расплачется.
Пэпэв и вправду всплакнула. Поправила огонь в светильнике и снова склонилась над шитьём.
– Коравгэ сказал мне, что собирается жениться, – промолвил Тильмытиль с прежней печальной улыбкой. – Привезёт жену в кочевье. Представляю, как она испугается каменного молотка…
– Что он тебе дался, этот молоток?
Тильмытиль только вздохнул в ответ и перевёл разговор на другое.
Через несколько недель он приехал в Певек на районное совещание оленеводов и, когда наступил его черёд идти на трибуну, подошёл к столу президиума, расстегнул портфель, вытащил каменный молоток – подарок матери – и положил прямо перед председателем райисполкома.
– Что это значит? – строго спросил Тагро. Взял молоток, покрутил его во всеобщей тишине, даже зачем-то понюхал.
Тильмытиль между тем взошёл на трибуну и всё с той же своей невесёлой улыбкой спросил:
– Ну, чем пахнет?
Тагро чуть было не вспылил, но одолел себя и сказал шутливо по-русски:
– А ты, оказывается, фрукт! Что ж, возможно, это и хорошо, что на Чукотке стали вызревать такие «фрукты». Это, в конце концов, может быть, самый главный наш урожай. Я понимаю, ты требуешь коренным образом изменить быт оленеводов.
– Да, требую! – по-русски же ответил Тильмытиль. Выждал, когда в зале утихнет гул одобрения. – И не один я требую! Где современные посёлки в глубокой тундре? Чтобы дома были нормальные, баня, книги, радио. Где обещанные палатки из специальных материалов – такие, как у полярников, что на льдинах дрейфуют? В других районах появились на кочевых путях перевалочные базы. Дома стоят, склады. Там тебе и радио, и книги, и кинофильмы. Почему у нас нет этого? Или вот ещё другой выход. У буровиков, допустим, сменные бригады доставляют вертолётами к месту работы за десятки, а то и за сотни километров.
Почему бы и нам не сделать такие вот сменные бригады?
– На вертолётах? – насмешливо спросил Тагро.
– На вертолётах.
– Так они же всех оленей распугают, – попытался отшутиться Тагро.
– Пошутить, председатель, я тоже люблю, но давайте говорить серьёзно.
– Да уж, что ты шутник, это всем видно, – со значением сказал Тагро и увесисто помахал каменным молотком. – Я помню, как ты у своей матушки выпрашивал этот подарочек. Думал, так, шутит сыночек, а он, оказывается, себе на уме. Придётся эту каменную штуку в сейф спрятать…
Тильмытиль рассмеялся.
– Спрячь, председатель. И время от времени доставай и нюхай, пока наши дела оленеводческие на современную ногу не поставим. Я могу об этом сказать и по-чукотски, думаю, получится не хуже. Но меня, наверное, здесь поняли все.
И зал ответил Тильмытилю долгим рукоплесканием. Расшибал себе ладони и председатель райисполкома. «Видал, какой вызрел «фрукт»! Молодец! – мысленно нахваливал он Тильмытиля. – Побольше бы нам таких»…
Вот какую историю имел в виду председатель райисполкома, напомнив Ятчолю, что Тильмытиль тоже умеет посмеяться.
– Он тебе такой шуткой ответит, что над тобой даже нерпы будут смеяться.
– Молодой он ещё. Не буду я ему подчиняться, – упрямо повторил Ятчоль и покинул правление колхоза, рассерженный тем, что такой важный очоч, как председатель райисполкома, не внял ни одному его совету.
Тагро проводил его насмешливым взглядом.
– Так вот, председателем будет Тильмытиль. Я знаю, со мной согласятся все, – сказал Пойгин и зачем-то открыл сейф, достал печать.
– Ты что, уже и печать решил сдавать? Нет, ты подожди, подожди. Не мы с тобой назначаем и снимаем председателей.
Пойгин подул на печать, с усилием прижал её к чистому листку бумаги и долго смотрел на оттиск отрешённым взглядом. Потом сложил листочек в несколько раз и спрятал в кисет.
– Пусть это будет моим амулетом.