Белый шаман

Вечером Коравгэ вышел в стадо на ночное дежурство. Присматривал за оленями по ночам целую неделю, как обыкновенный пастух, аркан из рук не выпускал. За ним вышли в стадо и все остальные практиканты. Тильмытиль приходил к ним, согревал хорошим словом и чаем из термоса, рассказывал об оленях, порой вылавливая арканом то одного, то другого. «Если полюбишь оленя, он тебе само солнце на рогах принесёт, – пошучивал он, между тем стараясь внушить очень серьёзные мысли. – Зоотехник должен уметь всё, что умеет пастух, только намного лучше».

Пришёл однажды ночью в стадо вместе с Тильмытилем и Тагро.

– Ну, как твоя губа? – участливо спросил он у Коравгэ.

– Да вот, как назло, на морозе лопнула. Но ничего, терплю. Стараюсь ещё и посвистывать.

Коравгэ попытался засвистеть, рассмеялся.

– Не всякий свист мне нравится, – пошутил Тагро, – а этот понравился. Я рад, что вы все как-то сразу сдружились с Тильмытилем.

Коравгэ проследил за ветврачом, подкрадывавшимся с арканом к огромному быку, сказал по-русски:

– Вовремя он приехал. А то мне показалось, что у меня не только губа лопнула, но и что-то вот здесь. – Он приложил руку к сердцу. Помолчав, с тоскою добавил: – И не надо бы нас называть балбесами только за то, что мы не можем забыть, что такое человеческая жизнь. Работы мы не боимся. Мало того, мы не можем без работы. И оленей любим не меньше этого Эттыкая. До чего же ядовитый старик, посмотришь на него – кажется, будто мухомора наелся…

Коравгэ сплюнул, снял рукавицы, осторожно дотронулся до больной губы.

– Ничего, вы заставите и этого мухомора себя уважать.

– Пусть он сначала постарается, чтобы я сам его уважал, – самолюбиво ответил Коравгэ. – Так вот, оленей мы любим. Это у нас в крови. Но как я буду здесь жить с женой? Я скоро женюсь… Как она будет здесь рожать и вскармливать ребёнка? Я родился в кочевье знаю, что это такое…

Тагро молчал. Почувствовав его досаду, Коравгэ тяжко вздохнул и пошёл к Тильмытилю, заарканившему быка. Тагро вслушивался в неумолчный шум пасущегося стада и думал о словах Коравгэ. Да, здесь многое осталось от прежнего кочевья, старикам, может, и нравится многовековой уклад пастушьей жизни. Но как быть Коравгэ? Оказалось, что проблемы оленеводства стали самыми беспокойными. А он, Тагро, весь в другом: строятся морские порты, аэродромы, промышленность цветных металлов набирает такой размах – только успевай поворачиваться. Всё это хорошо, но надо помнить, что значит олень для Чукотки, да и не только для Чукотки: оленеводство – немалый вклад в богатство всей страны. Конечно, нельзя сказать, что тут всё осталось без перемен. Возникли крупнейшие оленеводческие хозяйства, поголовье оленей по сравнению с довоенным уровнем удвоилось. Всё большую роль стали играть такие люди, как Тильмытиль, – ветврачи, зоотехники. Но быт, уклад… тут мало что изменилось.

А Коравгэ собирается жениться, растить детишек… Можно понять, почему он так болезненно приложил руку к сердцу…

Практиканты вместе с Тильмытилем повалили быка на бок, принялись осматривать его копыта. Подушечки под копытами, на которых к зиме вырастает густая жёсткая шерсть, были в порядке, значит, олень прихрамывав по другой причине.

– Наверное, потянул ногу, – предположил Коравгэ. – Вот эту. Видите, как ему больно?

– Молодец! Всё правильно. – Тильмытиль похлопал Коравгэ по спине, присел на корточки, провёл пятернёй по заиндевелой гриве вздрагивающего и хрипящего оленя, росшей снизу его могучей шеи. – А грива, грива какая! Ну, кто из вас знает, зачем природа одарила оленя такой гривой?

– Для красоты, – пошутил один из практикантов.

– Для красоты у тебя скоро усы вырастут, – ответил шуткой Тильмытиль. – Грива оленя – прекрасный тепло-изолятор. Кому из вас приходилось смотреть на волос оленя в микроскоп? Не смотрели? Э, тогда вы не знаете, что в волосе оленя есть пустоты, наполненные воздухом. Волос и тепло удерживает, и помогает оленю быть отличным пловцом. Плывёт через реки, лагуны и чувствует себя так, будто у него спасательный пояс. Ну, снимайте аркан. Пусть пасётся. Посмотрим ещё два-три дня, может, и поправится нога…

«Не знаю, поправится ли нога у быка, а вот парней этих он может поставить на ноги, – размышлял Тагро. – Завтра же поеду с ним дальше, посмотрю, как принимают его в других бригадах».

После того как объездили всю Тынупскую тундру, Тагро и Тильмытиль опять вернулись в стойбище Майна-Воопки. Практиканты к тому времени уже уехали.

– Ну что, будет ли из них хоть один настоящим чавчыв? – спросил у Майна-Воопки Тагро. Тот долго молчал. И только тогда, когда допил чашку чая, скупо сказал:

– Коравгэ будет.

– Коравгэ?!

– Да. Едва из стада затащили в ярангу просушить одежду. Я подарил ему свой аркан…

– А ты мне подаришь свой каменный молоток, – неожиданно сказал матери Тильмытиль, не сводя с неё грустного и нежного взгляда.

Пэпэв, отрываясь от шитья, медленно подняла уже совсем седую голову, удивлённо спросила:

– Молоток?

– Да. Молоток. – Зачем он тебе?

– Надо…