Белый шаман

– Мой отец не может выжить из ума, – со сдержанным негодованием сказала Кэргына. – Чтобы такие слова говорить, надо не иметь своего ума…

– О, да ты тоже огрызаешься, как волчонок! И за что только тебя любит Мэмэль.

Кэргына с изумлённым видом ткнула себя пальцем в грудь:

– Меня любит Мэмэль?

– Только о тебе и говорит. Слёзы утирает и приговаривает: «Мне бы такую дочь…»

В дом вошёл Тильмытиль и сказал, что Пойгина просит прийти в правление артели председатель райисполкома.

– Ага! Дождался! – вскричал Ятчоль.

Волк в один прыжок оказался рядом с крикливым человеком. Глухо зарычав, уставился на него пристальным взглядом.

– Тебе надо надеть чистую рубаху, – посоветовала Кэргына. И, увидев, что отец заколебался, мягко добавила: – Так сказала бы тебе мама.

– Да, да, так сказала бы Кайти. Спасибо, я надену чистую рубаху.

Пойгин и Кэргына ушли в соседнюю комнату. А Тильмытиль вдруг тихо рассмеялся, наблюдая, как Ятчоль, казалось, даже дышать перестал под взглядом волка.

6

Пойгин присел за свой председательский стол как-то сбоку, словно стесняясь занимать главное место, тогда как Тагро сидел у окна. Да, много, очень много выпало снегов с тех пор, как Пойгин впервые увидел этого человека. Но снег забвения не выпадал. Всё помнится, как будто случилось вчера. Горит костёр в яранге Эттыкая, лица людей изумлены: в руках Пойгина тоненький листочек бумаги – немоговорящая весть о том, что его приглашают в Певек. И есть в этом листочке бумаги какая-то волнующая тайна: предсказывает немоговорящая весть перемены в жизни Пойгина, да и не только в его жизни…

Не добрался тогда Пойгин до Певека: пули Аляека прервали его большую тропу, а кровь Кайти и Клявыля словно бы разожгла на снегу костёр горя. Услышал свист пуль Аляека и Тагро. Именно он тогда увёз Кайти в больницу культбазы. Значит, и он тоже один из её спасителей… Был он в ту пору совсем ещё юноша, а теперь вон какой мужчина, волосы кое-где иней прихватил, наверное, ему скоро уже два раза по двадцать.

Тагро действительно в пятьдесят шестом году было тридцать восемь. К этому времени он окончил Высшую партийную школу в Москве и уже несколько лет возглавлял исполком своего родного района.

Закурив сигарету, Тагро глубоко затянулся, щуря глаза с желтоватыми, словно подпалёнными белками.

– Я знаю, ты сейчас вспомнил тот перевал, – сказал он.

– Да, вспоминал. Тогда ты помог спасти Кайти… И опять оба долго молчали.

– Пока была жива Кайти, моя старость, как сова, сидела где-то высоко в скалах. Но после того, как я отвёз Кайти на гору, я спустился вниз вместе с этой совой. Теперь она во мне. Всё видит, всё понимает…

Председатель райисполкома принялся ходить из угла в угол. Вдруг остановился у стола, тяжело упёрся в неге руками, близко заглядывая в лицо Пойгина.

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Однако ты ещё не стар. Ты просто очень устал от забот и горя. Но больше от горя…

– Сова всё видит и всё понимает, – повторил Пойгин.

– Что же ты собираешься делать дальше?

– Глаза мои ещё различают след зверя. А на земле, к радости человека, ещё есть следы лис, песцов, горностаев, зайчишек. Я охотник. К тому же мне надо кое-чему научить молодых… Ну, что ты на это скажешь?

– Скажу, что ты лучший председатель артели в районе, а может, и не только в районе. И тут тебя никто не заменит. Ну кто? Назови мне такого человека…

Широко распахнулась дверь, и на пороге появился Ятчоль.

– Вот Ятчоль заменит, – словно и не думая шутить, ответил Пойгин.

Не разобравшись, о чём идёт речь, Ятчоль закричал:

– Ты не слушай его, Тагро! Он всю жизнь старается мне досадить. Он с моей женой спирт пил! Волка приручает! Все собаки посёлка похудели – волка боятся. Одни кости да кожа от собак остались. На чём на охоту будем ездить? Надо ставить очень большой вопрос…

– Всё сказал? – строго спросил Тагро.

– Нет, не всё!

– Жаль. Тут вот Пойгин в председатели колхоза тебя выдвигает, а ты столько на него наговорил.

Ятчоль долго смотрел на Тагро, потом перевёл взгляд на Пойгина, полный недоверия и подозрения.

– Я не такой глупый, чтобы поверить в это. Он для смеха сказал. Он с моей женой спирт пил и песни пел. У меня есть вечественное доказательство – пустая бутылка…

Пойгин вдруг тихо рассмеялся, покрутил головой. Ятчоль ткнул в его сторону пальцем.

– Вот видишь, ему и возразить нечего, потому и смеётся. Волка его я всё равно застрелю…

Пойгин встал, медленно подошёл к Ятчолю, взял его за рукав.

– Пройди-ка вот сюда, на середину…

Ятчоль упирался, однако порог всё-таки покинул, всем своим видом показывая, как он страдает от насилия. А Пойгин с таинственным видом обошёл вокруг Ятчоля и сказал:

– Я заключил тебя в круг моего предостережения…

– Вот видишь, он шаманит! – закричал Ятчоль, тараща глаза на Тагро. – Он шаманит, а ты, такой большой очоч, сидишь как ни в чём не бывало. Выходит, ты заодно с шаманом?! В Анадырь напишу! В Хабаровск, в Москву!

– Я заключил тебя в круг моего предостережения, – уже громче повторил Пойгин. – Если выстрелишь в волка, то…

Пойгин сделал долгую паузу. Не выдержав шаманской пытки, Ятчоль вскричал: