Белый Шанхай

Издалека доносился тяжелый грохот: это летчики сбрасывали на осажденных бомбы. Дикое зрелище: штурм по всем правилам средневековой науки, а в небе — гудящие боевые аэропланы.

Вскоре дым от пожаров заволок все вокруг; командиры опустили бинокли — разглядеть ничего было нельзя. Наконец связной принес радостное известие: бойцы перевалили через стену.

Командиры пожимали друг другу руки; Блюхер — напряженный, с горящими от возбуждения глазами, — курил одну самокрутку за другой.

— Ничего, прорвемся! Ночевать будем в городе.

Прошел час. Командующий послал к крепости уже трех вестовых, но ни один из них не вернулся.

К вечеру в штаб ввалился летчик с окровавленной повязкой на голове:

— Там ловушка! За внешней стеной все было заминировано.

Блюхер рассчитывал взять крепость слету, но дело кончилось изматывающей осадой. Со стороны реки к крепости подходили джонки с подкреплениями и продовольствием. Солдаты НРА их топили, а схваченных лодочников жестоко пытали, пытаясь узнать, что творится в городе. Сведения были самые противоречивые: одни пленные говорили, что запасов в городе достаточно, другие утверждали, что Учан готов капитулировать.

По приказу Блюхера летчики сбросили холерные нечистоты в пруды, откуда учанцы брали воду, и вскоре в крепости началась эпидемия.

Но победу удалось одержать только тогда, когда один из командиров осажденных согласился открыть ворота — в обмен на большие деньги.

Блюхер призвал солдат проявить сознательность революционных бойцов, но стоило южанам пробиться в крепость, как начались массовые грабежи и убийства. Единственное, что могли сделать русские командиры, — это записать мужское население Учана в свою армию — дабы восполнить боевые потери.

«Война — штука заразная, — думал Даниэль, глядя на очереди добровольцев перед столами войсковых писарей. — Зимой тут будет нечего есть, так что у населения только два выхода: либо помирать с голоду, либо становиться солдатами и грабить соседей».

Из Кантона прибыли агитаторы-коммунисты и принялись убеждать народ, что все беды происходят от плохих иностранцев — англичан, японцев, американцев и французов, но если послушать хороших белых людей — таких, как русские, в Китае скоро начнется совсем иная жизнь.

Древнее трехградье было переименовано в Ухань, и туда перебрались штабы коммунистов и партии Гоминьдан. В ноябре 1926 года с большой помпой было объявлено о создании нового национально-революционного правительства.

Все это время Чан Кайши находился в своей ставке в Наньчане, и власть в новой столице захватил его главный политический советник — Михаил Бородин. Поползли слухи, что русские снова решили отстранить главнокомандующего от дел.

Вскоре Даниэль получил новую шифровку из Берлина: ему предписывалось делать все, чтобы дискредитировать большевиков в глазах правых гоминьдановцев.

Для этого не надо было особо стараться: теперь даже самые наивные видели, куда клонят русские. Михаил Бородин пообещал сделать из Ухани образцовый коммунистический город, где не будет ни частной собственности, ни эксплуатации человека человеком. Чернь бешено ему рукоплескала, а китайские офицеры, члены партии Гоминьдан, в открытую возмущались, что их страна поменяла одних белых узурпаторов на других. А разве за это сражалась НРА?

После напряженного дня, наполненного переговорами и интригами, Даниэль возвращался «домой» — в реквизированный купеческий особняк. Боязливая кухарка подавала ему горшок вареных бобов, и после ужина Даниэль укладывался спать на сломанной хозяйской кровати.

Он доставал из кармана нэцкэ с изображением лисички кицунэ, смотрел на поблескивающую фигурку с девятью хвостами и думал о Нине.

Что с ней стало после его отъезда? Уайер натравил на нее своих людей? Но даже если все обошлось, Нину ждало страшное будущее: когда солдаты НРА ворвутся в Шанхай, озверевшая толпа перебьет всех «белых дьяволов» в иностранных концессиях.

Нина предпочла остаться с Климом Роговым, бежать ей было некуда, и Даниэль ничем не мог ей помочь.

3

Большевикам казалось, что стоит им взять власть в Ухани, и там сразу настанет коммунистический рай. Но при новых руководителях городское хозяйство полностью развалилось: ничего не работало, преступность росла, и каждый день из трехградья уходили бесчисленные лодки с беженцами.

Однако усомниться в коммунистических идеалах никто не смел. К сонму внешних врагов были добавлены внутренние — шпионы, вредители и буржуи, мечтавшие уморить рабочий класс. А кого еще винить в том, что на рынке нет ничего, кроме подгнившего риса?

Денег в казне не хватало даже на содержание госпиталей, и новое правительство решило продать часть военных трофеев в пользу Красного Креста.

Двери старинной усадьбы на окраине Ханькоу были распахнуты, по полу растекалась снежная грязь, нанесенная с улицы, а между столов с предметами искусства бродили хмурые военные. Сокровища, оставшиеся от прежнего правителя, были выгодным приобретением, но никто не решался первым показать, что у него есть деньги: это было равносильно признанию в мародерстве.