Белый Шанхай

Большевиков это, разумеется, не устраивало — слишком уж норовистым был этот тощий бритоголовый китаец, который, в отличие от Сунь Ятсена, не тяготел к идеалам Маркса и Ленина. Будучи последовательным националистом, Чан Кайши постоянно подчеркивал свое китайское происхождение и желание видеть страну полностью независимой.

Большевистские военные советники пытались сместить Чан Кайши и заменить его на более сговорчивого политика, но Даниэль, принимавший самое активное участие в закулисной борьбе, успел шепнуть кое-кому пару слов, и заговорщики были арестованы.

Чан Кайши предъявил Москве ультиматум: либо она не претендует на власть в Китае, либо на союзе между Гоминьданом и коммунистами будет поставлен крест. Большевикам пришлось согласиться, но Даниэль отлично понимал, что они не отступят от своих планов и лишь подождут более удобного момента для нападения.

Вступив в должность главнокомандующего НРА, Чан Кайши немедленно приказал выступать в поход. Даниэль, пилоты и обслуживающий персонал аэродрома одними из первых тронулись в путь, и очень скоро обнаружили, что участвуют не столько в войне, сколько в бессмысленном уничтожении материального и человеческого ресурса.

Голоногие солдаты НРА топали под палящим солнцем через зеленые холмы. Тропы были настолько узкими, что никакая повозка не могла по ним пройти, и все приходилось переносить на руках. Каждая пушка разбиралась на шесть частей, на каждую часть приходилось по четыре носильщика; следом кули тянули боеприпасы — пятьсот снарядов в разномастных ящиках. Бурые пятки месили грязь, пот тек ручьями, колонны растягивались на десятки миль.

Войска преодолевали ущелья по подвесным мостам, и, если ветхие канаты не выдерживали, целые отряды валились вниз, на камни. Холера выкашивала сотни солдат только потому, что в качестве докторов набрали чьих-то родственников, не знавших основ гигиены. Все, на что они были способны, — это устроить религиозную процессию с хлопушками, дабы отогнать злых духов.

НРА спасало то, что у северян дела обстояли еще хуже: губернаторы-милитаристы вовсе не берегли людей и посылали солдат с мечами против пулеметов.

Даниэль ежедневно ругался с Василием Блюхером, главным военным советником из числа большевиков: запаса топлива нет, обоз с запчастями отстал и никто не знает, где его искать… Из карт имелись только двухверстки, на которых маршрут в триста миль занимал десять футов бумаги. Как по ним ориентироваться в небе?

Летчики рвались в бой, и медленное продвижение войск доводило их до исступления. Они подлетали к походным колоннам и проносились мимо на бреющем полете. Со страху пехотинцы палили по аэропланам, но никогда не попадали: необученные, набранные по деревням солдаты не знали принципов баллистики и понятия не имели, для чего нужен ружейный прицел. Меньше половины из них могли попасть по неподвижной мишени, — чего уж говорить об аэропланах?

Русские и китайские командиры хоть и ругали «крылатых богов», но и не думали их наказывать: высшим прощалось даже то, за что низших давно бы расстреляли.

Безнаказанность еще больше подрывала дисциплину. Подумаешь, Константин посадил аэроплан посреди затопленного рисового поля! Кули как-нибудь вытащат. И наплевать на то, что при этом будет потрачена уйма сил и казенных денег — война все спишет.

Даниэль спасался цинизмом. Он повторял себе, что гражданская война — это такой способ избавить страну от перенаселения, и если китайцы сами себя не жалеют, то он и подавно не будет. Его задача — служить Германии, и он исправно выполнял свой долг: внимательно следил за русскими коллегами и отправлял шифровки с донесениями в Кантон, откуда их пересылали в Берлин.

2

НРА вышла к Янцзы в районе громадной крепости Учан. В этом месте река разливалась на полмили, и на том берегу смутно виднелись города Ханькоу и Ханьян с их потухшими домнами и трубами военных заводов. Согласно донесениям лазутчиков, тамошняя беднота с нетерпением ждала НРА и уже вовсю грабила дома сбежавших иностранцев.

От трехградья Ханькоу, Учан и Ханьян можно было вести наступление в направлении Шанхая, но крепость, окруженная мощными средневековыми стенами, отказалась сдаваться на милость победителей. Осадных орудий у Блюхера не было, а стрелять по Учану из легких полевых пушек не имело смысла: снаряды не могли причинить ему ни малейшего вреда.

На рассвете Даниэль и Блюхер поднялись в воздух, чтобы осмотреть позиции. Вода во рву, окружавшем крепость, почти высохла, и он превратился в грязное болото. Море черепичных крыш вздымалось и опускалось по склонам холмов — в Учане жило около полумиллиона человек.

— Придется бомбить! — крикнул сквозь рев мотора Блюхер. — Ну да ладно: мы не вегетарианцы.

В последний день лета начался штурм. Даниэль следил в бинокль, как солдаты лезли на стены по бамбуковым лестницам. Защитники лили на них смолу и валили камни и бревна, и густая грязь во рвах кишела ранеными.

Время от времени кому-то из атакующих удавалось забраться наверх, и тогда над каменными зубцами вздымались огненные облачка от разрывов гранат.