Белый шиповник

"Милая, дорогая, бесценная мамочка! Я знаю, что совершаю ужасный поступок! Я уезжаю с Верховским! Чувство, которое я испытываю к нему, непреодолимо. Я поняла это еще дома. Поэтому и заболела, так как не могу жить, дышать без него. А вступить в брак с Роевым для меня равносильно шагу в могилу. То, чего я так ждала, произошло, и я ни за что не откажусь от своего счастья. Вы, именно Вы, поймете меня, я знаю, потому, что я Ваша дочь, и мы слишком похожи в душе. Только у меня нет ни сил, ни желания противиться моей безумной страсти. Простите меня, родная, я скрыла от вас эту тайну, потому что Вы бы, наверное, легли у порога и не дали бы нам уйти вместе. Когда-нибудь Вы с папа пожалеете, поймете и, может быть, простите меня. Пишу, обливаясь слезами, как мне больно расставаться с Вами таким образом, ведь я обожаю и Вас и папа! Спросите о Роеве? Бог меня за него накажет, я знаю. Но что же делать? Если он и впрямь сильно любит меня, он поймет, что я чувствую теперь! Молитесь за меня, родная, Бог даст, свидимся, когда-нибудь. И умоляю Вас, не ищите меня, не надобно огласки.

Прощайте. Ваша дочь Надя".

Несчастная мать долго и бессмысленно смотрела на закапанные слезами строки остановившимся взглядом. Наконец мысли стали потихоньку возвращаться. Вот Господь наказал так наказал! Глупая похотливая старая кошка! И что это ты возомнила себе? Роман? Любовь? И с кем, с коварным опасным ловеласом, который втерся в доверие, окрутил, обманул, околдовал! Ну конечно, она должна была заметить, почувствовать, понять! Но нет! Она сама влюбилась в него и утратила бдительность, потеряла свою девочку!

Что же будет, что будет?! Бежать в полицию!

Пусть ищут!

Ковалевская вскочила. Добежала до двери и остановилась. Она живо представила себе, как лепечет в полиции о бегстве дочери с женатым мужчиной, как ухмыляется полицейский, как назавтра какая-нибудь бульварная газетенка распишет историю в самых мерзких красках, как все знакомые отвернутся от них, как быстро ужасная новость добежит до России. И тогда позор!

Она вернулась в кресло и в изнеможении закрыла глаза. Проснулась Катерина Андреевна, когда за окном уже брезжил рассвет. Первые лучи солнца пробивались через портьеры. Может, это жуткий кошмар, и ничего не было?

– Надя! – позвала Ковалевская.

Ответом была тишина.

Пришлось открыть глаза и снова увидеть злополучное письмо. Бледная, едва волоча ноги, она отправилась на почту. Долго собиралась с мыслями, подбирала слова. Наконец, заливаясь краской стыда, подала в окошечко телеграмму Василию Никаноровичу:

«Надя уехала с князем Евгением. Что мне делать?»

Телеграфист, которому неведома была подоплека невинной фразы, принял ее с бесстрастным видом. Катерина Андреевна вернулась в гостиницу, легла на постель и стала молить Бога, что бы он тотчас же забрал ее. Она не могла жить с мыслью, что виновата в безумном поступке дочери, поступке, который, без сомнения, ее погубит. Нестерпимо больно было пытаться представлять, что последует за этим бегством.

Конечно, Верховский поиграет ею как игрушкой и бросит. И дальше?.. Нет, Господи, нет! Верни мне мою бедную девочку, Господи, верни! На коленях поползу к гробу Господню! Пусть только она вернется! Нет себе прощения, согрешить хотела, вот и получила грех, только не свой!

Страсти укрощала всю жизнь, а они, видать, Наде передались. И нешуточные, коли на такой поступок пошла! Бедная, неразумная, любимая девочка! А Верховский негодяй, подлец, нет ему прощения!

Пришел ответ от Ковалевского. Он состоял из одного слова:

« Возвращайся!»