– Замолчи, – рыкнул Казаринов, – если не справишься, я помогу. Если не желаешь остаться с голой… пенсией, то будь добра воздержись от проклятий в адрес Эллы. Я тебе не позволю оскорблять мать моего сына.
– Почему ты все сводишь к деньгам? – театрально закатив глаза, прошептала мать.
– Вы сами все к ним свели. Думали, что доить меня можно до конца жизни. Но в гробу карманов нет, маман. Вот беда, да?
Мать вспыхнула, но не нашлась, что ответить. В этот момент в кабинет вернулась нотариус и со знанием дела принялась перелистывать тонкую папку.
– Так… – возвестила она. – Муж гражданский Померанцев Павел… И завещание имеется.
– У вас оформляли? – настороженно осведомился Казаринов.
– Нет, – пробормотала нотариус и внимательно воззрилась на печати. – Где-то в области.
– Тогда мы вынуждены привлечь экспертизу, – кротко заметил Влад. – У нас уже есть договорчик с левым автографом Кристины, теперь вот завещание. – Он строго глянул на мать и бросил невзначай: – Нужно уголовное дело заводить на этого перца. Пока он на Сейшелах с новой пассией отдыхает…
Мать кивнула, насупившись, но Казаринов знал сей подозрительный взгляд, ничего хорошего не суливший.
– А что там с наследством? – быстро осведомился он, пока мать не принялась уверять, какой умный и порядочный человек Павел Померанцев. Охренеть не встать!
– По данным госреестра, за вашей сестрой числится часть отдельно стоящего строения площадью двести квадратных метров, земельный участок, часть домовладения, автомобиль.
– Я ничего не понимаю, – всплеснула руками мать. – Что за двести квадратов и земля? Откуда?
– Спасибо, – улыбнулся Казаринов своей самой радушной улыбкой. – Вы нам очень помогли. – И настойчиво под локоток вывел мать из кабинета. Уже на улице она, вцепившись в рукав его куртки, попросила плаксиво:
– Посиди со мной минутку, Владушек. Сердце давит. Кажется, сейчас умру.
И плюхнулась на первую попавшуюся лавку прямо напротив нотариальной конторы.
– Мы все загнемся от несмываемого позора, – процедил Влад, усаживаясь рядом. – Я уже не знаю, куда деваться от людской ненависти. Но это только начало. Твоя дочь такие подлости творила.
Он наклонил голову, только бы не видеть это понурое лицо, не слышать глупые отповеди.
– Кристиночка не могла, ее оговорили. Из злобы, из зависти.
– Конечно, – вскинулся Влад. И как раз вовремя. Он заметил, как в кабинете нотариуса открылось окно, и в проеме показался внушительный торс хозяйки кабинета с телефоном в руке.
– Послушай меня, Павлик! – заорала она, сбрасывая с подоконника мокрые листья. – Люди собираются в полицию идти с этим завещанием. И про договор уже догадались. Не ввязывай меня в свои авантюры! – Тут она заметила недавних посетителей и с ненавистью захлопнула окно, будто бы несчастная створка была во всем виновата.
– Поехали, отвезу тебя домой, – предложил Казаринов. – Дорогой поговорим.
Мать, будто этого и добивалась, быстро кивнула, а потом по-хозяйски облокотилась на его руку, усаживаясь в высокий ЛендКрузер.
– Я не знаю, что добивается подельник твоей дочери, – заметил Влад, – но чтобы спасти наш дом, придется обратиться в полицию. Я попрошу помощи у Дениса Цесаркина. Помнишь, со мной в школе учился?
– Конечно, – милостиво кивнула мать. – У него еще мамаша странная. Народной медициной и йогой увлекается.
– Вы обе хороши, – пробурчал Казаринов, ловя себя на озорной мысли, что Цесаркин вряд ли получил у двух строгих судей оценку «десять». Ладно, экстерьер и койка, а вот родословная явно подкачала!
Он свернул в знакомый проулок и припарковался около родного дома. Помог матери выйти. И уже собрался вернуться за руль, но она остановила его.
– Давай попьем чаю, Владушек, – то ли попросила, то ли велела мать.
– Не могу, – пробурчал он. – У меня важные переговоры. С Гошей Каземирским. Хотим его в новом проекте задействовать, – спокойно объяснил Казаринов, предпочитая говорить на посторонние темы, но только не заходить в дом, не пить чай, ничего не выяснять.
«Дорога с односторонним движением, – подумалось ему о своих откровениях. – Ведь приходил же домой, делился тем, что считал важным, и всегда считал, что родные с ним искренни. Просто не знал, что эти хладнокровные гадины дома сбрасывают шкурки, а жалят и убивают в другом месте».
– Гоша? У него изумительные стихи и песни, – оживилась мать. И Казаринов испугался, что она начнет сейчас посреди улицы что-то декламировать. Но мать глянула на него жалостливо и попросила:
– Возьми у него автограф, пожалуйста!
– Не смогу, – не сдержался Влад. – Для тебя он точно ничего не подпишет. Твоя дочь умудрилась его шантажировать. Вдумайся, мама. Это как же нужно было последние инстинкты растерять? О мозгах я уже молчу.
– Не говори так, – одернула мать. – Это все сплетни, а ты веришь.
– Я верю самому Каземирскому. А вот тебе и твоим дочерям – ни на грош.
– Мы старались для твоего же блага! – выкрикнула мать.
– Знаешь, все преступления мира совершаются под этим благородным девизом. И как только я слышу что-то подобное, мне хочется проверить, на месте ли мой бумажник и не отравлена ли еда.