Белый сокол

Майкл собрался сказать, что не желает обсуждать эту тему, но потом спросил себя, с какой стати он цепляется за отцовскую лавку — пустое помещение, от которого одни убытки, ведь за него приходится платить налог.

Почувствовав, что Майкл колеблется, Карл перешел на еще более дружелюбный тон:

— Приезжай, все обсудим. Вреда от этого не будет.

— Ладно, — неохотно согласился Майкл. — Жду тебя в магазине.

— А там-то зачем? У меня в конторе намного уютнее.

— Хочу взглянуть на то, что собираюсь продать. Считай это ностальгией.

Оба немного помолчали.

— Давай в половине третьего? — наконец произнес Карл.

— До встречи. — Майкл повесил трубку.

В предложении Карла есть разумное зерно, размышлял он. Продажа магазина принесет хоть какие-то деньги. Кроме того, будет устранено одно из звеньев, привязывающих его к Литл-Ривер-Бенд, чего, в сущности, наверно, и добивается Карл.

Он вышел на улицу и направился к Кулли, сидевшей на шестке, который он установил для нее перед домом. Майкл надел ей на голову колпачок, затем отцепил привязь и перенес соколиху в машину. Каждое ее движение теперь сопровождалось глухим, но хорошо различимым позвякиванием привязанного к лапе колокольчика. Этот колокольчик, помогающий в случае чего отыскать потерявшуюся птицу, тоже дал ему Фрэнк.

Майкл приехал в город и припарковал машину у магазина, в котором сорок пять лет распоряжался его отец. Народу на улице почти не было, и никто не видел, как он занес Кулли в помещение. В магазине оказалось сыро и холодно, будто в склепе. Майкл посадил соколиху на оставшийся от полок деревянный каркас и содрал с витрины черную бумагу. Сквозь пыльные стекла в помещение хлынул дневной свет. Майклу стало грустно от представшего взору запустения.

Он работал здесь после школы, а по субботам всю вторую половину дня хозяйничал один. Отец почему-то лично отправлялся к поставщикам в Уильямс-Лейк, хотя мог спокойно заказывать товар по телефону. Это был один из ритуалов таинственного быта отца, такой же незыблемый, как и его еженедельные задержки в магазине по четвергам, когда он приводил в порядок счета, такой же непостижимый, как и его затворничество в кабинете, где он конструировал замысловатые модели парусников, потягивая из никогда не пустовавшего бокала бурбон. Интересно, что стало с теми моделями?

Некогда в магазине высились полки, тянувшиеся рядами от входа, а у дальней стены был прилавок. Теперь полки громоздились на полу кусками какой-то огромной мозаики, ждущей, пока кто-нибудь снова сложит ее. На стенах под потолком проступили пятна сырости, несколько половиц совсем прогнили.

Из раздумий Майкла вывел стук в окно. Он подошел к двери и впустил Карла Джеффри.

— Здесь же холодно. Хоть эта штука-то работает? — Карл указал на старый обогреватель.

— Электричества нет, — ответил Майкл.

— Лучше бы у меня в конторе встретились, — проворчал адвокат.

Его взгляд метнулся к окну, мимо которого проходил какой-то старик, с любопытством поглядывавший на впервые за долгое время открывшуюся витрину. Кулли шевельнулась, колокольчик на ее лапе глухо звякнул. Карл, заметив в сумраке птицу, отступил на шаг.

— Это что еще за черт?

Майкл не мог скрыть улыбку:

— Соколиха.

Карл пристально посмотрел на кречета.

— Что ты с ней делаешь?

— С ней я ничего не делаю, — ответил Майкл, отчего-то раздражаясь.

Карл — невыразительный мужчина в очках и в несуразном костюме — действовал ему на нервы. Симпатии он у него уж точно не вызывал.

— Так ты по-прежнему хочешь остаться в городе? — спросил Карл.

— Я же сказал, мне некуда ехать.

— Но если у тебя будут деньги…

Майкл обвел взглядом магазин.

— А кто вообще пожелал купить это?

— Рон Тейлор. Он готов выложить за магазин семьдесят восемь тысяч.

В договоре, который он читал в конторе Карла, указывалась почти такая же сумма. Правда, Майкл, пока ждал Карла, уже решил, что не станет продавать магазин. Даже сейчас, разговаривая с адвокатом, он словно наяву видел за прилавком отца — таким, каким помнил его всегда: пятидесяти пяти — пятидесяти шести лет, седовласым, худощавым, распаковывающим новую партию инструментов.

Он работал в магазине с отцом каждый день, но они почти не общались. Когда Майкл приходил, они обменивались дежурными вопросами-ответами: «Как прошел день?» — «Нормально», «Чем занимался?» — «Ничем», и потом оба надолго замолкали. Отец давал ему поручения и, если Майкл справлялся с ними хорошо, благодарил, но за промахи не укорил ни разу.

Это мать предложила, чтобы он помогал отцу в магазине — «ради сохранения мира в семье», как она выражалась. Он никогда не забудет, как однажды она поехала к врачу с окровавленными запястьями. Ему тогда было лет восемь, и он сидел с ней в машине. Врачу мать сказала, что порезалась случайно, но Майкл знал, что она схватилась за нож, после того как отец позвонил и предупредил, что приедет домой поздно. Пожалуй, с тех пор, думал Майкл, мать и начала много времени проводить в постели, постоянно жалуясь на головную боль и глотая таблетки от всяких воображаемых недугов.

— Ну, что скажешь? — спросил Карл.

Майкл покачал головой:

— Ничего.