Белый ворон

Последняя угроза не была пустой. И Раевский это понимал. Мягко говоря, правительство короля Луи не поощряло вольнодумства. Многие старые аристократы-эмигранты, вернувшиеся домой, утверждали, что до революции во Франции дышалось легче, чем теперь.

Молодой полковник надолго замолчал.

— Что вам за дело до Браницких? — наконец проговорил он.

Бенкендорф не ответил. Прищурившись, он холодно смотрел на собеседника и ждал. Раевский вынужден был дать слово покинуть Париж нынче же вечером. Что и исполнил. Подозрительный Христофорыч не слишком полагался на его обещания. Но что делать? Ему самому подпирал срок ехать. На следующее утро он отбыл через Мобеж в Антверпен, где сел на русский корабль, державший курс на Кронштадт. Бенкендорф чувствовал, что Раевский его обманет, и ничего не мог поделать. Александр же, выехав через заставу Этуаль, добрался до гостиницы в Лоншане, провёл там трое суток и возвратился в Париж. Он очень рисковал или, во всяком случае, считал, что рискует, ибо не знал, сообщил ли незваный гость о нём французским властям. Но особняк в Сент-Оноре, где полным ходом шли приготовления к свадьбе, притягивал его как магнит.

Список приданого составлял сорок страниц. Чтобы ознакомиться с ним, Воронцову потребовалось полдня. Там имелись образа, дарохранительницы, бриллиантовые уборы, сервизы, зеркала, люстры, кровати, шкафы, сундуки, платья, бельё, скатерти, подсвечники... Можно было въезжать в пустой замок, развешивать по стенам гобелены, расставлять мебель и жить. За Лизой отдавали три тысячи душ, деревни, три винокуренных завода, но главное — имение Круглое. Старая графиня умела делать сюрпризы.

Прочитав всё это, граф был смущён и несколько шокирован. Приехав в дом будущей тёщи, Михаил Семёнович попытался обсудить с ней размеры приданого. Но Александра Васильевна потрясла его ещё больше, сказав, что список взят ею пункт в пункт с опубликованного в газетах перечня вещей, которые были даны за великой княжной Анной Павловной, выходившей замуж в Голландию.

— Вы полагаете, граф, моя дочь чем-то хуже? — осведомилась Браницкая.

Воронцов поспешил заверить её, что Лиза во всём превосходит даже девиц императорской крови. Графиня удовлетворённо кивала, и портрет светлейшего князя смотрел со стены с какой-то весёлой усмешкой.

— Ступайте, побеседуйте с ней, — милостиво разрешила мать. — Чай, жениху с невестой есть о чём слово перемолвить.

Михаил не был в этом уверен. В последнее время Лиза постоянно ускользала от него. Но решительно объясниться следовало. Он нашёл её на веранде первого этажа. В том самом месте, где она когда-то вручила ему забытую шляпу и документы. Девушка вышивала. Удивительно спокойное, умиротворяющее занятие. Как раз такое, какое подходило для её мятущейся души.

— Сударыня, — граф поцеловал ей руку. — Надеюсь, вас не обеспокоил мой приезд?

Лиза вскинула на него укоризненный взгляд.

— Зачем вы так? Я вам всегда рада.

— В таком случае. — Воронцов внутренне подобрался, — нам нужно поговорить. Ведь вы так и не сказали мне твёрдо, хотите ли стать моей женой. То, что этого хочет ваша матушка и я, вряд ли достаточно.

Лиза вспыхнула.

— Михаил Семёнович...

— Михаил, — настойчиво поправил он.

Она ещё больше смутилась.

— Как вы думаете, ваше сиятельство, когда люди женятся, они должны что-то чувствовать друг к другу?

Трудный вопрос. Нерешённый для него самого.

— А мы ведь с вами даже ни разу не поцеловались, — с лёгкой укоризной произнесла барышня.

Нашла беду! Под венцом и поцелуются.

— Извольте, — вслух сказал граф. — Я готов.

Девушка опустила шитьё и поднялась. Она доставала ему только до груди, поэтому Воронцов низко наклонил голову. Он поцеловал её сначала очень осторожно. Но, почувствовав, что Лиза готова к большему, сделал всё, как положено. Александр целовался по-другому, и Браницкая была слегка озадачена. Но в целом не почувствовала ничего неприятного. Михаил же понял, что она целуется не впервые, и сомнения, покинувшие было его сердце, всколыхнулись с новой силой.

— Так что? — спросил он с сухой усмешкой. — Я вам не противен?

Лиза покачала головой.

— Нет... Михаил, я смогла бы стать вашей женой.

— А перед свадьбой вы ни о чём не хотите мне сказать? — чуть высокомерно осведомился он.

— О чём? — не поняла девушка. В душе она сжалась. Неужели Бенкендорф всё разболтал своему другу? Нет, он не мог. Он желает ей только добра. — Что я должна рассказать?

— Ничего так ничего, — граф быстро отвернулся. — Простите мою настойчивость. Я ведь женюсь первый раз и тоже не знаю, о чём жених и невеста говорят перед свадьбой.

Он наплёл ещё кучу каких-то глупостей и удалился, совершенно сбив Лизу с толку. Сам же мучился мыслью о возможном опыте избранницы. Она, без сомнения, его возбуждала. И будь девушка по-настоящему искушённой, то почувствовала бы его желание. Этого не произошло. С другой стороны, его очевидным образом с кем-то сравнивали. Словно распробовали поцелуй на вкус. Было ли сравнение в пользу графа, неизвестно. И это внутренне бесило Воронцова, который действительно привык во всём брать верх.