Белый ворон

Отыскать великого князя сейчас не представлялось возможным. Он унёсся незнамо куда, и редкий человек в полку не пожелал бы свернуть ему шею. В расстроенных чувствах Николай проскакал мимо конюшен, вольта, строящейся казармы, миновал пустырь, форсировал вброд ручей, распугав прачек. И наконец остановился у какого-то сенника. Где без сил сполз с лошади, бросил поводья и, едва зайдя за дверь, повалился на сухую траву. Происходившее с ним не имело никакого отношения к раскаянию. Да, он поступил скверно. Но не это сейчас вогнало великого князя в трепет. В конце концов, если человеку с детства говорить: «Ты болван и скотина», — он научится поступать соответствующе.

Но Никс никогда не считал себя сумасшедшим. Способным в исступлении не отдавать себе отчёта в собственных действиях. Эту тайну он знал о братьях. Об обоих. Хотя у Александра подобное случалось крайне редко. Но именно он — ангел во плоти — открыл Николаю глаза на ужас семейного недуга. Страшное узнавание потрясло великого князя. В Петербурге в четырнадцатом году на набережной он стоял у золотой кареты, в которой сидели вдовствующая императрица и великая княгиня Анна Павловна. Мать с сестрой болтали. А царевич потихоньку лущил семечки в воду. У него всегда были дурные манеры.

Наконец впереди гвардейской дивизии показался император. Он скакал на соловом коне, держал в руке обнажённую шпагу, которую уже готовился опустить, поравнявшись с каретой. Им нельзя было не любоваться, столько изящества и благородства было во всём его облике. Как вдруг почти перед самой лошадью государя через улицу метнулся мужик, держа на голове лоток с пирожками. Зачем дураку понадобилось перебегать дорогу, бог весть. И конечно, полицейским стоило его вздуть. Но Николай никак не ожидал, что брат даст лошади шпоры и бросится на бегущего с поднятым клинком. От августейшей расправы лоточника спасли только стражи порядка, выхватившие палки и принявшиеся дубасить невежу по загривку.

В тот момент Николай не поверил своим глазам. Он испытал сильнейший стыд. Именно такой, какой сегодня могли испытывать те, кто наблюдал за ним со стороны. «Мы все отравлены. И его величество, и Константин, и я, и может быть, даже Мишка». Последнее почему-то показалось совсем уж непереносимым. Николай разрыдался. Без слез. Одним горлом.

За стеной сарая послышался стук копыт и чей-то знакомый голос окликнул:

— Ваше высочество! Вы здесь?

Щурясь на свет, царевич вышел. Возле сенника топталась лошадь. На ней сидел начальник штаба гвардии Бенкендорф, неизвестно откуда взявшийся в Вильно.

— Я здесь проездом, — немедленно отозвался тот, как будто умел читать мысли. — Я всё видел. Офицерское собрание лейб-егерского полка требует, чтобы вы дали Норову сатисфакцию. У вас нет ни одной причины, по которой вы могли бы отказаться.

— Они свиньи! — упрямо бросил великий князь. — Я их проучу.

Александр Христофорович спешился.

— Прекрасно, — произнёс он с некоторым вызовом. — Вы что же, будете стреляться?

— Нет, — огрызнулся Николай. — Я не стану дуэлировать.

Бенкендорф склонил голову набок, рассматривая великого князя. Боится? Считает ниже своего достоинства? По хмурому лицу Николая трудно было сказать.

— Почему?

Тот опустил голову и с нарочитой грубостью процедил:

— Я верующий.

Александр Христофорович взялся ладонью за лоб. Мало того, что у великого князя чудовищный характер, он ещё отягощает себе жизнь религиозными запретами.

— И как это сочетается? — осведомился генерал, имея в виду сегодняшнюю выходку.

— Никак, — буркнул великий князь. — У меня ничего не получается. Вообще.

Он махнул рукой и вернулся в сарай, где снова сел на сено и уронил голову на скрещённые руки.

— Надо им, пусть стреляют. Я не буду.

Бенкендорф вошёл вслед за ним и тоже сел рядом.

— Не стоит, ваше высочество. Мы с Паскевичем всё это как-нибудь замнём. Этот Норов...

— Он хороший офицер, — слабо отозвался великий князь. — И он не мог бежать. У него тяжёлое ранение в грудь. Он задыхается.

«Так какого ж ляда вы его...» — Бенкендорф не успел задать вопроса.

Николай поднял голову и уставился на генерала немигающим взглядом.

— Я хочу знать, — его голос прозвучал требовательно и сухо. — Что в восемьсот первом году произошло с той женщиной? Все молчат.

По лицу Александра Христофоровича мелькнула тень, и он отрицательно покачал головой.

— Такие вещи... Спросите лучше у вашей матушки.

— Они не хотят говорить.

Бенкендорф не знал, куда деваться. Великий князь не сводил с него упрямого, тяжеловатого уже для юноши взгляда. Начальнику штаба гвардии вдруг пришло в голову, что этот умеет приказывать. Может, и не стоит от него скрывать?

— Вы спрашиваете из-за своего сегодняшнего поступка?

— Да, — с обидой выдохнул Николай.

— Хорошо. — Александр Христофорович кивнул. — Вы знаете, почему от вашего брата ушла жена?

Великий князь кивнул.

— Кажется, он был груб с ней.