Белый ворон

К счастью, сия гнусность творилась не на глазах Воронцова. Он от границы поворотил назад в Париж. И, по здравом размышлении, ему из всех выпала самая завидная доля — под венец и в отпуск. Они же... огребли полной жменей. Целый список штаб- и обер-офицеров был отозван в Петербург, где по высочайшему повелению каждым заткнули свою дырку, весьма далеко друг от друга. Казначеев и Фабр были до смерти рады, что по чистой случайности попали вместе. Однако оплакивали свою участь, ибо фраза: «Поступить в распоряжение графа Аракчеева» — звучала как реквием. Недаром острослов Арсений Закревский окрестил ордера о переводе из армии в поселения «похоронками».

— Слушай, было бы хуже, если бы нас отправили в Сибирь охранять рудники, — пытался утешить товарища Саша.

— Откуда ты знаешь, что хуже? — язвительно уточнял Фабр.

Теперь кибитка застыла перед пустым флагштоком.

— Эй, старина, — окликнул Казначеев фельдфебеля. — Что ж нам, сутки здесь куковать, пока граф возобновит аудиенции?

Насмешливый тон новичка не понравился аракчеевскому любимцу.

— Бывает, что и сутками ждут, — буркнул он. — Птицы поважнее вашего! Ну да нам нынче флаг не указ. Ежели бы вы ехали от двора по частной надобности... А тут дело казённое. Задержки в службе их сиятельство не потерпит.

Тряпица штандарта замоталась за палку, и лишь когда путешественники проезжали мимо, ветер раздул её, словно для того, чтобы продемонстрировать, чьи владения они пересекают. Герб Аракчеева — пышный, как любой новодел, — привлёк внимание Фабра не двуглавым императорским орлом в верхнем поле. А тем, что вместо обычных львов или единорогов по бокам стояли два гренадера с ружьями. Застыв навытяжку, они не поддерживали, а как бы конвоировали щит. Алекс немедленно поделился своими наблюдениями с Казначеевым, и оба сдержанно фыркнули, проникаясь мрачноватым юмором здешних мест.

Грузино располагалось всего верстах в двадцати от Чудова. Однако ощущение было такое, словно гости переехали границу между двумя державами, ни в чём не схожими, но по иронии судьбы населёнными одним и тем же народом. Побывав здесь, министр внутренних дел граф Кочубей назвал увиденное «революцией глобуса». Миновав шлагбаум, он из варварства попал в цивилизацию. Буквально от станции начиналась широкая шоссейная дорога, по которой кибитка следовала без малейшей тряски. Глянув вниз, Фабр убедился, что под колёсами стелется дощатая мостовая, которая при въезде в само Грузино сменилась брусчаткой.

Дерево полагалось лишь для просёлочных дорог и то на время, пока поселяне не разбогатели. В линиях господа офицеры имели честь наблюдать каменные тротуары, сточные желоба и фонари по обеим сторонам улиц. А в палисадниках — астры, георгины и флоксы вместо подсолнухов и крапивы. Народ находился в поле, и деревни оставались пустынными, за исключением часовых при въезде и выезде за околицу. Последние стояли в полосатых будках и окидывали проезжающих недоверчивыми взглядами, но, узнав Протопопова, вытягивались в струну, отдавали честь и пропускали без малейшей заминки.

— Это ещё что! — фельдфебель подбоченился, явно довольный произведённым эффектом. — Сейчас глянете, как жируют графские крестьяне. Их сиятельство учредил для них особливые ссуды в банке — дома починять, мосты править. И определил на это доходы с вырубки леса и продажи сена на заливных лугах.

Вскоре по правую руку от Волхова замелькали черепичные крыши, и путешественники вкатили в одну из графских деревень. Высокие рубленые дома на подклетах поразили их застеклёнными окнами. В первый момент Казначеев не понял, что его смутило в этих широких зерцалах, снопами ловивших свет. Но, приглядевшись, издал удивлённый возглас.

Окна отражали улицу, не пропуская взгляд внутрь домов.

— А... а зачем у вас зеркала в рамы вставляют? — удивился ездок.

— Дык на что чужому человеку тудыть пялиться? — в свою очередь не понял фельдфебель.

— Как же люди по ту сторону видят? — недоумевал адъютант.

— А заволоки на что? — пожал плечами Протопопов. — Дело привычное. Вот бабы, стервы, те ножами, бывает, скребут с обратной стороны. Только добро портят. Так едешь, вроде всё в порядке. А в иной дом зайдёшь — окно, как решето, солнце в дырки бьёт. Руки таким выдирать надо.

Фабр и Казначеев переглянулись.

— Сколько в Грузине крестьян? — поинтересовался бывший начальник штаба.

— До трёх тысяч душ считают, — отозвался Гаврилыч. — Богатейшее место.

Гостям пришлось в этом убедиться своими глазами. Но сначала бравый фельдфебель совершил тягчайшее правонарушение.

— Здесь маленько крюк срежем, — сказал он, поворачивая коней с дороги на просёлок.

Через берёзовую рощу кибитка ненадолго снова въехала в линии, земли которых вклинивались с севера во владения графа. Видно, делать это запрещалось, и Протопопов тревожно поводил головой из стороны в сторону.

— Их сиятельство любит прямые дороги, — пояснил он. — Но тут-то короче будет. Вы уж, благодетели, молчите, что мы чуток с шоссе съехали.