Белый ворон

У Фабра и Казначеева мурашки побежали по спинам. На резкий звон графского колокольчика прибежали два дюжих охранника и выволокли кликушу вон. Было слышно, как он витийствовал на лестнице и во дворе, пока его не запихнули в повозку и та тотчас не тронулась с места. Куда? Известное дело. В Грузино были и свои подвалы. Граф не стеснялся использовать для тюремных нужд ближайшие монастыри. А в особо важных случаях кибитки неслись до самого Шлиссельбурга. Как позднее узнали гости, их сиятельство любил «сюрпризные» аресты.

— Ну что ж, — молвил Аракчеев, обращаясь к остальным крестьянам. — Значит, мы договорились.

После чего кивнул генералу Маевскому, и тот без церемоний указал выборным на дверь. Когда они вышли, в гостиной остались только граф, приятного вида дама в зелёном берете с лентами, сидевшая на диване, и молодой архимандрит с худым, измождённым лицом, ходивший из угла в угол мимо окон.

Обернувшись к ним, его сиятельство как ни в чём не бывало возобновил прерванный разговор и представил вновь прибывших:

— Полковник Фабр, полковник Казначеев. Из оккупационного корпуса, — последние слова он произнёс с заметным неодобрением, словно офицеры прибыли к нему штрафниками на исправительные работы. Представлять же своих гостей новым подчинённым граф посчитал излишним. Много чести.

Дама вскинула на офицеров испуганный взгляд, словно они были заморскими зверями. У неё было миловидное, кроткое лицо, такое нежное и такое доброе, что становилось непонятно, как она затесалась в компанию фанатика и изувера.

— Я была знакома с графом Воронцовым, — произнесла она мягким, берущим за душу голосом. — Десять лёг назад. В бытность мою невестой генерала Каменского, царствие ему небесное. — Женщина перекрестилась. — Михаил Семёнович показался мне человеком очень честным. Не знаю, правда ли всё, что нынче говорят...

Теперь стало ясно, что перед ними Анна Алексеевна Орлова, всё своё состояние тратившая на благотворительность и восстановившая Юрьевский монастырь под Новгородом. А это, стало быть, рядом с ней сам Фотий — настоятель. Офицеры переглянулись. О нём болтали разное. Одни считали святым, самое меньшее — подвижником. Другие — ханжой и лицемером, выманивающим у доверчивой графини деньги. Но все сходились на том, что владыка очень строг. На вид ему можно было дать лет двадцать восемь, но изнурённое лицо аскета, впалые щёки и пронзительный взгляд больших тёмных глаз делали его старше.

— Мне кажется, слухи о неполадках у графа Воронцова сильно преувеличены, — робко сказала Орлова. — Не правда ли, господа?

Только Казначеев и Фабр хотели благодарно закивать, как раздался сухой и вместе с тем вкрадчивый голос архимандрита:

— Анна, Анна, приятная внешность обманчива. Не так ли в душу к нам стучится лукавый?

— Да уж, — буркнул Аракчеев. — Предоставьте, ваше сиятельство, военным людям судить о достоинствах боевой единицы.

«Ты же, скотина, корпуса в глаза не видел!» — возмутился про себя Фабр.

— А правда, что ваш командующий — член Библейского общества? — настоятель уставился на офицеров глазами-угольями, точно собирался испепелить их на месте.

Бывший заместитель начальника штаба пожал плечами.

— Мне сие неизвестно, я латинского исповедания.

Искры неведомого пламени вспыхнули и погасли в глазах Фотия. Фабр потерял для него интерес. Душу эмигранта невозможно было ни спасти, ни поджарить ещё на этом свете. Он обернулся к Казначееву, всем видом требуя ответа на заданный вопрос.

Адъютанту нестерпимо захотелось поскрести в затылке.

— Не могу знать, — проговорил он. — Помнится, мы заказывали экземпляры Нового Завета в русском переводе. Кажется, в Библейском обществе.

— А зачем вам понадобилось Евангелие на русском? — осведомился Фотий. — Разве славянского мало?

— Так люди не понимают. — Саша удивился нарочитой недогадливости. И у кого? У владыки крупнейшего монастыря, где каждый день толпы паломников даже не пытаются прочитать надписи на иконах.

— А может, и рано им понимать? — настаивал Фотий. — Уронив важность Священного Писания общей доступностью, породим расколы и ереси через недобросовестных толкователей.

— Не могу знать. — Казначееву хотелось провалиться сквозь землю. — Нам для ланкастерских школ надо было. Мы печатали свои книги. Стихи Ломоносова, Державина. Сказки. Граф решил, нужно что-то душеполезное. Чему бы рядовые доверяли.

— Доверилась Ева змию, — констатировал Фотий и замолчал, как бы предоставляя слово Аракчееву.

— Значит, ваши люди уже не разумели церковной службы? — осведомился граф. — Тот лишь забывает свой язык, кто отрёкся от отечества. Можно ли в здравом рассудке сказать, что «иже еси на небесех» — славянский, а «сущий на небесах» — русский?

— Не могу знать, — в третий раз повторил адъютант.

Аракчеев минуту смотрел в рябое, непроницаемое лицо Саши. Затем удовлетворённо кивнул.

— Это хорошо, что по кругу своих понятий вы не стараетесь встать на уровень начальствующих лиц. И сколько же этой ереси заказал ваш командующий?

— Триста экземпляров.