Бен-Гур

Народ почтительно дал дорогу, и распорядители усадили вновь прибывших у балюстрады над ареной. Позаботившись заранее о комфорте, они воспользовались теперь подушками и скамеечками для ног.

Женщинами были Ира и Эсфирь.

Будучи усажена, последняя бросила испуганный взгляд на цирк и плотнее завернулась в покрывало, тогда как египтянка, дав покрывалу упасть на плечи, подставила себя взглядам окружающих и сама оглядывалась с непринужденностью женщины, давно и часто бывающей в обществе.

Не успели наши знакомые осмотреться, как появились работники, натягивающие поперек арены от балкона к балкону мелованую веревку.

Почти одновременно шесть человек вошли через ворота Помпея и заняли посты у каждого из занятых стойл, что вызвало гул голосов по всему цирку.

— Смотри, смотри! Зеленый идет к четвертому справа — афинянин там.

— А Мессала… да, номер два.

— Коринфянин…

— Смотри за белым! Смотри, он проходит… номер один. Первый слева.

— Нет, там остановился черный. Белый у второго номера.

— Точно.

Пока зрители определяли стойла своих фаворитов, египтянка обратилась к Эсфири:

— Ты когда-нибудь видела Мессалу?

Еврейка вздрогнула, давая отрицательный ответ. Если римлянин не был врагом ее отца, то врагом Бен-Гура, во всяком случае.

— Он прекрасен, как Аполлон.

Глаза Иры сверкнули, и она тряхнула усыпанным драгоценностями веером. Эсфирь взглянула на нее, подумав: «Неужели красивее Бен-Гура?» В следующее мгновение она услышала, как Ильдерим говорит ее отцу: «Да, его стойло второе слева», и подумав, что речь идет о Бен-Гуре, взглянула в ту сторону. Скользнув быстрым взглядом по окованным створкам, она спряталась под покрывало и забормотала молитву.

Подошел Санбалат.

— Я только от стойл, шейх, — сказал он, почтительно кланяясь Ильдериму. — Лошади в прекрасном состоянии.

— Если их обойдут, — ответил Ильдерим, — молю Бога, чтобы не Мессала.

Обратившись к Симониду, Санбалат протянул табличку, говоря:

— Я и тебе принес кое-что интересное. Ты помнишь, я говорил о пари, заключенном с Мессалой вчера вечером, и о том, что оставил второе предложение для подписи. Вот оно.

Симонид взял табличку и внимательно прочитал запись.

— Да, — сказал он, — от них приходили узнать, хранится ли у меня столько твоих денег. Береги табличку. Если проиграешь, ты знаешь, куда идти; если же выиграешь, — он нахмурился, — будь начеку. Смотри, чтобы подписавшие не исчезли; стребуй с них до последнего шекеля. Они бы нам не простили.

— Положись на меня, — сказал поставщик.

— Не желаешь ли сесть с нами? — спросил Симонид.

— Ты очень добр, — был ответ, — но если я оставлю консула, молодые римляне места себе не найдут. Мир тебе; мир вам всем.

Наконец, перерыв закончился.

Протрубили трубы, и отлучавшиеся бросились на свои места. В это же время несколько служителей вскарабкались на разграничительную стену, подошли к табло у второго пункта и вывесили там семь деревянных шаров, затем вернулись к первому пункту и на табло близ него подвесили символические изображения дельфинов.

— Зачем эти шары и рыбы, шейх? — спросил Балтазар.

— Ты никогда не был на гонках?

— Никогда прежде; и не совсем понимаю, зачем пришел сегодня.

— Они для счета. В конце каждого круга будут снимать по одному шару и рыбе.

Приготовления были закончены, и рядом с организатором поднялся пышно одетый трубач, готовый дать сигнал. Шум на трибунах немедленно стих. Все лица обратились к востоку, все глаза сосредоточились на воротах шести стойл, за которыми ожидали участники гонок.

Необычайный румянец на лице свидетельствовал о том, что даже Симонид поддался общему возбуждению. Ильдерим яростно дергал бороду.

— Теперь следи за римлянином, — сказала египтянка Эсфири, которая, не слушая, закутавшись в покрывало, с колотящимся сердцем ждала появления Бен-Гура.

Коротко и резко пропела труба, стартеры — по одному на колесницу — выпрыгнули из-за колонн первого пункта, готовые прийти на помощь, если какая-то из четверок окажется неуправляемой.

Снова пропела труба, и по этому знаку привратники распахнули створки.

Первыми появились всадники — пять, поскольку Бен-Гур отказался от помощника. Веревка опустилась, пропуская их, и поднялась снова. Привратники крикнули внутрь и тут же из стойл ядрами вылетели шесть четверок; зрители поднялись на ноги, они вскакивали на скамьи и наполняли цирк и воздух над ним воплями и визгом. Наступил момент, которого ждали так долго, момент, о котором говорили и мечтали с самого объявления игр.

— Вон он, смотри! — кричала Ира, указывая на Мессалу.

— Вижу, — отвечала Эсфирь, глядя на Бен-Гура.

Покрывало было сброшено. На мгновение маленькая еврейка забыла страх. Ей стало понятно, почему мужчины, рискуя жизнью перед множеством глаз, смеются над смертью или даже вовсе забывают о ней.

Однако состязание еще не началось, участники должны были благополучно достичь веревки.