Бен-Гур

Интерес, с самого начала сосредоточившийся преимущественно на борьбе между римлянином и евреем, при явной симпатии к последнему, превратился в страстную его поддержку. На всех скамьях зрители замерли, подавшись вперед, лишь поворачивая головы вслед колесницам. Ильдерим перестал расчесывать бороду, и Эсфирь забыла свои страхи.

— Сто сестерциев на еврея! — кричал Санбалат римлянам под консульским тентом.

Ответа не было.

— Талант — пять, десять — выбирайте!

Он вызывающе потрясал табличками.

— Я принимаю твои сестерции, — ответил юный римлянин, готовясь писать.

— Не делай этого, — вмешался его друг.

— Почему?

— Мессала достиг максимальной скорости. Смотри, как он перегнулся вперед, и вожжи болтаются, как ленты. А теперь посмотри на еврея.

Первый перевел взгляд.

— Клянусь Геркулесом! — ответил он. — Собака сдерживает изо всех сил. Я вижу, вижу. Если боги не помогут нашему другу, израильтянин обойдет его. Нет. Смотри! Юпитер с нами, Юпитер с нами!

Крик, вырвавшихся из всех латинских глоток, потряс веларий над головой консула.

Если Мессала действительно достиг максимальной скорости, это возымело действие: медленно, но уверенно он начал выходить вперед. Его кони бежали, низко опустив головы, с балкона казалось, что их тела стелются по земле; ноздри выворачивались, показывая красную плоть, глаза вылезали из орбит. Добрые скакуны неслись из последних сил. Как долго они выдержат такой темп? Шестой круг только начинался. Они неслись вперед. У второго пункта Бен-Гур пристроился за римской колесницей.

Радость болельщиков Мессалы достигла предела; они визжали и выли, потрясая своими цветами; Санбалат заполнял табличку за табличкой.

Малух на нижней галерее над Триумфальной аркой с трудом сдерживал возбуждение. Он помнил смутный намек Бен-Гура о чем-то, что должно произойти на повороте у западных колонн. Сделано пять кругов, но ничего не происходит; он говорил себе: это будет на шестом круге, но что это? Бен-Гур едва удерживается в хвосте врага.

На восточном балконе группа Симонида сидит тихо. Голова купца низко склонена. Ильдерим рвет бороду, опустив брови так низко, что лишь редкое сверкание свидетельствует о наличии у него глаз. Эсфирь едва дышит. Только Ира выглядит довольной.

Шестой круг. Мессала лидирует, следом за ним летит колесница Бен-Гур, так близко, что повторяется старая история:

Первым несется Евмел на феретских конях;
Следом за ним Диомед на троянских, не в силах догнать;
В спину Евмела, горячие, дышат они,
На колесницу взобраться пытаясь за ним;
Шеею всею он слышит дыханье коней,
Тень их ложится вперед, он несется за ней.

Так продолжается до первого пункта и вокруг него. Мессала, боясь потерять свою позицию, чиркает по каменной стене; шаг влево — и колесница разлетелась бы в дребезги; и все же, когда поворот завершен, никто не смог бы сказать, где проехал Мессала и где — Бен-Гур. Они оставили один след.

Когда они проносятся мимо, Эсфирь снова видит лицо Бен-Гура, и оно бледнее, чем прежде.

Симонид, более проницательный, чем Эсфирь, говорит Ильдериму:

— Я не судья, добрый шейх, если Бен-Гур не задумал что-то. У него такое лицо.

Ильдерим отвечает:

— Видишь, какие они чистые и свежие? Клянусь славой Божьей, они еще не начинали бежать! Но смотри!

Один шар и один дельфин остались на табло, и все набрали полные легкие воздуха, ибо наступало начало конца.

Сначала сидонец хлестнул свою четверку, и, ужаленные страхом и болью, кони отчаянно рванулись, обещая хотя бы на короткое время выйти вперед. Но не вышли. Затем попытку повторили византиец и коринфянин с тем же результатом, после чего все трое практически выбыли из состязания. Теперь все партии, за исключением римской, с понятной готовностью присоединились к надежде на Бен-Гура и открыто выражали свои чувства.

— Бен-Гур! Бен-Гур! — кричали они, и рокот голосов накатывался на консульскую трибуну.

Со скамей яростно кричали проносящейся колеснице:

— Гони, еврей!

— Отбери у него стену!

— Вперед! Отпусти арабов! Бросай поводья и берись за бич!

— Не дай ему сделать поворот! Сейчас или никогда!

Они перегибались через балюстраду, моляще протягивая к нему руки.

Либо он не слышал, либо ничего не мог сделать, ибо половина прямой не принесла изменений; вот уже второй пункт, и что же?

Вот, входя в поворот, Мессала начал подтягивать левых коней. Дух его возбужден, не один алтарь получил его обеты; римский гений по-прежнему торжествует. У трех колонн, в шести сотнях футов, ждут слава, рост состояния, продвижение по карьере и триумф, многократно усиленный ненавистью — все ему!