Бен-Гур

– Скажи мне, – продолжала она, склонив голову и насмешливо улыбнувшись, – скажи мне, о князь Иерусалима, где сейчас он, этот сын плотника из Назарета и в то же самое время Сын Господа, от которого в последнее время все только и ждали всяких чудес?

Нетерпеливо взмахнув рукой, он ответил:

– Я не сторож Ему.

Прекрасная головка склонилась еще ниже.

– Разрушил ли он Рим до основания?

И снова, но уже с раздражением Бен-Гур взмахнул рукой.

– И где же он основал свою столицу? – продолжала она. – Не могу ли я взглянуть на его трон и на бронзовых львов, охраняющих его? А его дворец – он воскрешает мертвых, так что же ему стоит возвести себе золотой дворец? Ему надо всего лишь топнуть ногой и произнести одно только слово – и тут же воздвигнется дворец с колоннами, как в Карнаке.

Слова ее зашли чересчур далеко, чтобы быть просто шуткой, вопросы звучали оскорбительно, тон был недружелюбным. Видя это, он насторожился и, пытаясь свести все к шутке, сказал:

– О Египет, давай подождем еще немного, день-другой, может быть, неделю, и тогда увидим Его самого, Его дворец и львов.

Не обращая внимания на его слова, она продолжала:

– И почему я должна видеть тебя в этом одеянии? Эта одежда не для человека власти. Мне довелось однажды видеть сатрапа Тегерана, он был облачен в шелковый тюрбан и затканный золотом кафтан, а эфес и ножны его сабли ослепили меня сиянием драгоценных камней, которыми они были усыпаны. Мне казалось, что сам Осирис облек его солнечным сиянием славы. Боюсь, что ты не вступил во владение своим царством – тем царством, которое я хотела разделить с тобой.

– Дочь моего почтенного гостя любезнее, чем сама представляет. Она позволила мне понять, что Исида может лишь поцеловать сердце, не завладевая им целиком.

Бен-Гур произнес эти слова холодно-вежливым тоном, и Айрас, поиграв некоторое время бриллиантовой подвеской своего мониста, возразила:

– Для еврея ты очень умен, о сын Гура. Я видела, как этот ваш чаемый Царь Иудейский вступал в Иерусалим. Ты говорил нам, что он в тот же самый день объявит себя Царем Иудейским со ступеней Храма. Я своими глазами видела, как процессия спускалась с холма, неся его на руках. Слышала их пение. Любовалась, когда они размахивали пальмовыми ветвями. Я все время пыталась увидеть среди них человека царственного обличья – всадника, облаченного в пурпур; колесничего в доспехах сверкающей бронзы; величавого воина со щитом в руке. Я искала взглядом его почетный эскорт. Мечтала увидеть князя Иерусалима, командующего этим эскортом или идущего во главе когорты одного из галилейских легионов.

Она послала Бен-Гуру взгляд, полный презрения, а затем рассмеялась ему в лицо, словно возникшая в ее памяти картина была слишком нелепа, чтобы удержаться от смеха.

– И вместо Сезостриса, возвращающегося с триумфом, или Цезаря в шлеме и при оружии – ха-ха-ха! – я увидела мужчину женственного обличья, восседающего на осле и со слезами на глазах. Царь! Сын Божий! Спаситель мира! Ха-ха-ха!

Не совладав со своими чувствами, Бен-Гур поморщился.

– Но я не покинула своего места, о князь Иерусалима! – продолжала она. – Я не рассмеялась там. Я сказала сама себе: «Погоди. В Храме он увенчает себя славой в качестве человека, пришедшего взять в свое владение весь мир». Я видела, как он вошел во врата Храма и прошел во Двор женщин. Я наблюдала, как он остановился перед Золотыми воротами. Весь портик, в котором я стояла, был полон народа. Народ заполнял и все галереи, люди обступили и ступени Храма – там было не менее миллиона человек, и все мы, затаив дыхание, ждали, жаждая услышать его слова. Стояла полная тишина. Ха-ха-ха! Я представляла себе, что услышу, как начнут ломаться оси могучей римской машины. Ха-ха-ха! О князь! Клянусь духом Соломона, ваш Царь Мира всего лишь натянул себе на голову покрывало и вышел прочь через дальние ворота, не разомкнув своих уст, чтобы сказать хоть слово! Так что римская машина все еще крутится!

Еще ни разу – ни когда Балтазар приводил аргументы в пользу своей точки зрения, ни когда на его собственных глазах произошло чудо – загадка Назаретянина не была столь откровенно сформулирована перед ним. Но в конце концов, лучшим способом приблизиться к пониманию божества служит постижение человеческого. В вещах, превосходящих наше понимание, мы прежде всего стараемся обнаружить действие Господа. Поэтому картина, нарисованная египтянкой, в особенности ее кульминация, когда Назаретянин не пожелал войти в отверстые перед ним ворота, была недоступна пониманию человека, движимого обычными земными побуждениями. Но для человека, любящего притчи, сцена эта лишний раз подтверждала то, что столь часто провозглашал Христос, – что миссия Его была отнюдь не политической. Потребовалось не так уж много времени, чтобы логически развить эту мысль; и выводы, к которым пришел Бен-Гур, вытеснили из его сознания идеи отмщения, а этот человек с женственным лицом и длинными волосами, со слезами на глазах стал куда больше прежнего близок ему – близок настолько, что душа Бен-Гура тоже начала меняться.