Бен-Гур

Шейх вложил папирус в обертку и, сунув сверток за пояс, опять сел на лошадь. В этот самый момент появился незнакомец, по-видимому, прибывший из города.

– Мне нужен шейх Ильдерим по прозвищу Щедрый, – сказал незнакомец.

Его язык и одежда обнаруживали в нем римлянина. Хотя араб и не умел читать, но говорить на латыне он умел и с достоинством ответил:

– Шейх Ильдерим – это я.

Глаза незнакомца опустились. Подняв их опять, он сказал с напускным хладнокровием:

– Я слышал, тебе нужен наездник для игр.

Губы Ильдерима под белыми усами искривились в презрительную гримасу:

– Иди своей дорогой, – сказал он. – У меня уже есть наездник.

Шейх повернулся, намереваясь уехать, но человек продолжал стоять на том же месте и снова заговорил:

– Шейх, я люблю лошадей, а говорят, что у тебя самые лучшие лошади в мире.

Старик был задет за живое. Он уже потянул было поводья, готовый поддаться лести, но все же ответил:

– Не сегодня, не сегодня, когда-нибудь в другое время я покажу их тебе. Теперь я очень занят.

Ильдерим поехал в поле к своему Иуде, тогда как незнакомец отправился, посмеиваясь, обратно в город. Он исполнил данное ему поручение.

С тех пор каждый день, вплоть до великого дня игр, то один, то два, а иногда и три человека являлись в пальмовую рощу к шейху Ильдериму, и всем им хотелось занять место наездника.

Так Мессала следил за Бен-Гуром.

5. Перехваченное письмо

Шейх, в высшей степени довольный, дожидался, пока Бен-Гур перед обедом отправит его лошадей домой. Доволен он был тем, что ему пришлось увидеть. Полная рысь четверки, которая у него на глазах прошлась разными аллюрами, была замечательно хороша: ни одна лошадь, казалось, не уступала в быстроте другой – словом, вся четверка бежала, как одна лошадь.

– Сегодня, шейх, после обеда я возвращу тебе Сиpиуca, а сам возьму колесницу.

Говоря это, Бен-Гур гладил по шее старого коня.

– Так скоро? – спросил Ильдерим.

– С такими конями, как эти, достаточно и одного дня. Они не пугливы, обладают почти человеческою понятливостью и к тому же любят движение. Вот этот, – он шевельнул вожжей, лежавшей на спине младшего из четверки, – которого ты зовешь Альдебараном, по-моему, самый быстрый. Круг в одну стадию он пробежит втрое быстрее остальных.

Ильдерим потянул себя за бороду и сказал, прищурив глала:

– Альдебаран самый быстрый – ну, а самый медленный?

– Вот этот, – Бен-Гур пошевелил вожжей Антара. – Но он не уступит остальным, так как, видишь ли, шейх, он в состоянии бежать изо всех сил целый день и только к закату достигнет наивысшей своей быстроты.

– И это справедливо, – сказал Ильдерим.

– Я боюсь только одного, шейх!

Шейх сделался вдвое серьезнее.

– В жажде триумфа римлянин не может сохранить свою честь незапятнанной. Во время ристалищ их проделки, – заметь, всех без исключения, – разнообразны до бесконечности. Плутовство их при состязании на колесницах касается всего – от лошади до наездника и от наездника до хозяина. Поэтому, добрый шейх, посматривай хорошенько за всем, что у тебя есть. И с этих пор вплоть до конца игр не допускай до лошадей ни одного незнакомого тебе человека. Если же хочешь совершенно оградить себя от опасности, так сделай больше: снаряди над ними вооруженный и бдительный караул. Только тогда я перестану бояться за исход игр.

У двери палатки они слезли с коней.

– То, что ты говоришь, будет исполнено. Клянусь славой Бога, ни одна рука, не принадлежащая надежному человеку, не прикоснется к ним. На ночь я поставлю караул. Но вот что, сын Аррия, – Ильдерим вынул сверток и начал его разворачивать, в то время как они подходили к дивану, на который и сели, – взгляни и помоги мне своей латынью.

Он передал письмо Бен-Гуру.

– Вот, читай вслух и переводи, что там написано, на язык твоих отцов. Латинский язык внушает мне омерзение.

Бен-Гур, будучи в хорошем расположении духа, беззаботно приступил к чтению: "Мессала – Грату". Он остановился. Вступление заставило всю кровь прилить к его сердцу. Ильдерим заметил его волнение.

– Ну, я жду.

Бен-Гур извинился и возобновил чтение письма, которое было дубликатом одного из писем, написанных Грату Мессалой наутро после кутежа во дворце.

Вступительные строки служили доказательством того, что Мессала не оставил своей привычки к насмешке. Когда они были прочитаны и чтец перешел к тому месту письма, где имелось в виду напомнить Грату прошлое, голос его задрожал и он останавливался два раза, чтобы сдержать себя. Он продолжал чтение с большим усилием. "...Напомню тебе далее, что ты распорядился семейством Гура так... – на этом месте чтец снова остановился и глубоко вздохнул, – чтобы все благоприятствовало его неизбежной, но естественной смерти и чтобы даже самая память о нем была уничтожена, причем мы оба в то время считали наш план наиболее подходящим для наших целей".

Здесь Бен-Гур решительно прервал чтение. Письмо упало из его рук, и он закрыл лицо руками.

– Они умерли... умерли... Один только я остался.

Шейх молчал, но не как равнодушный свидетель страданий молодого человека. При этом восклицании он встал и произнес: