Бен-Гур

– Ко всем собственным скорбям я бы присоединил и те, от которых страдает мир, и посвятил бы себя мщению. Я бы переходил из страны в страну, везде воспламеняя народ. Я был бы замешан в каждой войне за свободу, я участвовал бы в каждой битве против Рима. За неимением лучшего я бы даже встал в ряды парфян. Не находя людей, я бы все-таки не отчаивался!.. Клянусь славой Бога, я присоединился бы к стаям волков, а львов и тигров сделал бы своими друзьями в надежде использовать их против общего врага. Я не гнушался бы никаким оружием. Так как моей жертвой были бы римляне, то, убивая, я бы наслаждался. Я не искал бы пощады, да и сам не щадил бы их! Все принадлежащее римлянам – в огонь! Всякого римлянина – мечу! По ночам я бы молил богов, – и добрых и злых, безразлично, – даровать мне на время свойственную каждому из них страшную силу – бурю, засуху, зной, холод, чтобы наслать на римлян те бесчисленные язвы, те тысячи причин, от которых на море и на суше умирают люди. О, я тогда не мог бы спать... я... я...

Шейх остановился, тяжело дыша, ломая себе руки. Бен-Гур же, правду сказать, от всего страстного взрыва сохранил только неопределенное впечатление, которое произвели на него свирепые взоры, пронзительный голос и бешенство, слишком сильное для того, чтобы говорить логично.

Столько лет несчастный юноша не слышал, чтобы к нему обращались, называя его настоящим именем. По крайней мере один человек знал его и признал тем, кем он был, без всякой просьбы с его стороны, и то был сын пустыни.

Каким образом этот человек мог знать его? Из письма? Нет. Там говорилось о жестокостях, которым подвергалась его семья, говорилось об истории его собственных приключений, но ведь не говорилось, что он и есть та самая жертва, которая избегла приговора, что главным образом и составляло содержание письма. Об этом-то он и хотел, собственно, поговорить с шейхом, если бы тот дослушал письмо. Он был доволен, и сердце его трепетало от возникшей вновь надежды, но по наружности он был спокоен.

– Добрый шейх, расскажи, как попало к тебе это письмо.

– Дорога между городами занята моими людьми, – отвечал откровенно Ильдерим, – они отняли письмо у курьера.

– Могут ли узнать, что это твои люди?

– Нет. В глазах всех они разбойники, которых я обязан ловить и умерщвлять.

– Еще один вопрос, шейх. Ты называешь меня сыном Гура: так звали моего отца. Я полагал, что на земле нет ни одного человека, который бы знал меня. Каким образом знаешь это ты?

Ильдерим колебался, но, собравшись с духом, ответил:

– Я знаю тебя. Больше этого я ничего не могу сказать тебе.

– Ты дал кому-нибудь слово?

Шейх молча отошел прочь, но, заметив досаду Бен-Гура, вернулся и произнес:

– Не будем больше говорить об этом. Я отправляюсь в город. Когда вернусь, я расскажу тебе все. Дай мне письмо.

Ильдерим тщательно свернул папирус, и обычная энергия снова вернулась к нему.

– Что же ты скажешь мне? – спросил он, дожидаясь коня и свиты. – Я сказал тебе, кем бы я был на твоем месте, а ты еще не ответил мне.

– Я хотел ответить тебе, шейх, и отвечу.

Лицо и голос Бен-Гура изменились под влиянием чувства, волновавшего его теперь.

– Все сказанное тобой будет сделано мной – по крайней мере, все, что находится во власти человека. Мщению я посвятил себя уже давно. Ежечасно в течение пяти последних лет я жил только этой мыслью. Я не знал отдыха, не наслаждался удовольствиями молодости. Соблазны Рима существовали не для меня. Рим мне нужен был только для того, чтобы подготовить себя для мщения. Я прибегал к его знаменитейшим учителям, но не к тем, что учат риторике или философии, – увы! – на это у меня не было времени. Искусство, необходимое воину, вот что было предметом моих занятий. Я знался с гладиаторами и победителями на играх в цирке, и они были моими учителями. Обучающие солдат в главном лагере приняли меня как ученика и гордились моими познаниями в их деле. О шейх, я солдат; но то, о чем я мечтаю, требует, чтобы я стал военачальником. С этой мыслью я принял участие в походе против парфян и, как только он окончится, если Господь пощадит мою жизнь и мои силы, тогда... – он поднял руки с сжатыми кулаками и горячо произнес:

– Тогда я буду врагом, и ценой жизни римлян сочтусь с Римом за его злодеяния! Вот тебе мой ответ, шейх.

Ильдерим положил свою руку ему на плечо и, целуя его, страстно произнес:

– Если твой Бог не будет помогать тебе, сын Гура, то, значит, Он умер. Я говорю тебе и, если хочешь, дам в этом клятву, что в твоем распоряжении будут мои руки и все, что есть в них: люди, лошади, верблюды, пустыня... Клянусь в этом! Но на этот раз довольно. Ты увидишь меня или услышишь обо мне еще сегодня.

Круто повернувшись, шейх вышел из палатки.

6. Томление духа