Бен Гурион

В спорах с товарищами Бен-Гурион использовал секретное оружие — свою наивную, почти детскую веру в силу палестинских трудящихся (при условии их полного единения) и непоколебимую убежденность в правоте их дела. Несомненно, горячий и амбициозный генеральный секретарь «Гистадрут» кое-что преувеличивал, а кое-что недооценивал, но именно в этом и таилась сила его аргументов. Несмотря на оппозицию, он твердо решил идти к намеченной цели, даже если останется в полном одиночестве.

Разработанную им стратегию можно представить в виде пяти концентрических кругов, в центре которых находится палестинское сионистско-социалистическое движение. Первый круг, самый узкий — «Единство труда», его собственная партия. Второй, более широкий круг образуют все сионистско-социалистические партии (вот почему объединение «Гапоэль Гацаир» с «Единством труда» в Палестине и за рубежом является первым непременным условием успешного осуществления задуманного плана). Третий круг — это «Гистадрут», в которой Бен-Гурион видит ядро нового движения. Четвертый составляют сионистско-социалистические движения и организации, поддерживающие иммиграцию, а также молодежные движения разных стран, которые являются источником политической и финансовой мощи «Гистадрут» и всего социалистического движения. И, наконец, пятый, самый широкий круг должен был бы включать в себя головную всемирную организацию, параллельную Сионистской, которая объединяла бы представителей всех сионистско-социалистических концепций.

План слияния с другой большой социалистической партией не встречает большого сопротивления со стороны товарищей из «Единства труда», тогда как руководители «Гапоэль Гацаир» решают проявить осторожность. Несмотря на длящиеся годами нескончаемые переговоры, ничто не предвещает планируемого объединения. Не теряя времени, Бен-Гурион отдает все силы на укрепление «Гистадрут».

Если бы не невероятная работоспособность лидера сионистско-социалистического движения, он бы просто свалился без сил. Постоянные поездки из конца в конец страны, частые командировки в Европу, бремя ответственности и, как следствие всего этого, постоянное напряжение подрывают его здоровье. В 1921 году в Лондоне у него обнаруживают заражение крови и он долго находится в критическом состоянии. Регулярно повторяются приступы лихорадки. Во время пребывания в Париже он выкраивает время для консультации у специалистов; однажды он даже был готов приостановить работу и отдохнуть несколько дней в каком-нибудь тихом парижском предместье. На конференциях и конгрессах ему все чаще становится плохо, он замечает, что физическое состояние зависит от психологического. Периоды сильного возбуждения или спада сопровождаются высокой температурой.

Тем не менее постепенно этот коренастый, весь в делах человек становится популярным среди палестинских трудящихся. Если он не в командировке за границей, то большую часть дня он проводит с ними, что поднимает его личный авторитет. Он по-прежнему носит некое подобие униформы, иногда надевая черную или белую русскую рубаху или светлый летний костюм, купленный во время одной из многочисленных поездок за границу… Однажды он бреет голову, чтобы скрыть намечающуюся лысину, которая становится все заметнее. К концу двадцатых годов обширную лысину украшает только редкий седой пушок на висках. Так завершилось внешнее формирование легендарного облика. Записные книжки, где он фиксирует все, чем занимался в течение дня, становятся его непременными спутниками. Их у него две: в одну он вносит то, что кажется ему важным, или замечания о прошедшем или будущем собрании; другая — дневник для записи размышлений и новых идей. Неполное описание событий одного дня может занимать несколько страниц. С самого начала большая часть его записей посвящена товарищам или различным публикациям. Много лет спустя Игаль Алон не сможет скрыть удивления, видя, как Старик, склонившись над дневником, вписывает в него все, что только что услышал от посетителя: «Бен-Гурион, сколько же вы пишете! Неужели вы все это прочтете?». В ответ прозвучало резкое: «Другие прочтут».

Сотни страниц его записных книжек занимают копии документов, писем, статистических и других данных, почерпнутых из разных источников, графики иммиграции или репатриации населения. Только самые главные, на его взгляд, семейные события заслуживают записи. Так, случайно между двумя колонками цифр можно встретить что-то личное или упоминание о болезни детей с точным указанием температуры, или необычное высказывание юного гения. Обычные пустяки воспринимаются так же серьезно, как и потрясающие мир события. В дневнике есть и страницы, не предназначенные для публикации, где он описывает свои чувства и эмоции. Иногда он пишет лирические стихи о природе, изливая в них всю свою чувственность, или записывает выдержки из книг, которые произвели на него впечатление. Эти страницы он не показывает никому.