В жизни Бена за это время произошло немало перемен. Им с Эстелой жилось несладко: мало того, что не хватало денег, так еще и не было среди них прежней гармонии и понимания. Все улетучилось с того момента, как Бен вспомнил свое прошлое. Тяжелая, трагическая тишина повисла над их домом. Бен не мог ничего делать, кроме как думать о случившемся и о том, как вернуть все на свои места, но это было невозможно. Эстела то злилась на него, то искренне сочувствовала, войдя в его положение, представив, каково ему. Порой она незаслуженно ненавидела саму себя, винила себя в том, что случилось, — иногда до того, что ей было стыдно смотреть Бену в глаза. Сколько слез выплакала она, сколько переживаний исходило из ее сердца! Она переживала так, что до крови искусывала себе руки. Как только Бен замечал это, он принимался успокаивать ее, подолгу держал в объятиях и просил прощения. Он боялся и за ее здоровье, и за здоровье ребенка, который может вырасти очень нервным. Несмотря ни на что, Бен боялся, как бы она и сама не умерла при родах. Но вышло так, что у нее случился выкидыш. Они даже не успели пожениться. Оба они пролили много слез о мертвом ребеночке, плоде их внезапной любви, но совсем скоро Эстела сказала, что это к лучшему.
— Теперь тебя ничто не связывает со мной. Ты можешь идти. Я отпускаю тебя, зная, как ты ее любишь.
Бен долго уговаривал ее, говоря, что не бросит даже теперь, но Эстела приготовилась к самопожертвованию. Она настаивала на том, что теперь им нужно расстаться. Она была уверена, что Бен все равно никогда не сможет забыть Мариэль.
— Не вини себя, — устало улыбнувшись, сказала Эстела. — Такое иногда случаться в жизни. Тут нет виноватых. Если бы мы иметь ребенок, все было бы плохо, но теперь все хорошо. Не думай, что я буду страдать.
Но Бен думал, думал и считал себя еще большим мерзавцем. Он не поехал в тот же день в Ирландию, не сумев бросить Эстелу совсем одну. Две недели он жил, словно в забытьи: спал днем, просыпался среди ночи, бродил по улице, почти не ел и терзался укорами совести. И Мариэль, и Эстеле он сделал больно, а самому ему было больнее в три раза.
Приехав в Ирландию, Бен не нашел покоя и там. Черные думы путешествовали вместе с ним. Не прошло и недели, как он решил вернуться, опасаясь, что Эстела может наложить на себя руки. Все эти разъезды сильно ударили его по карману. Если бы не отец, Бен не знал, где бы взял деньги. Каково же было его удивление, когда в доме Эстелы он увидел за обеденным столом мужчину. Хозяйка познакомила их. Теперь Эстела не выглядела такой удрученной и печальной, как в то время, когда Бен видел ее в последний раз. Наоборот, она даже расцвела. Бен не мог скрыть своего удивления. Даже он не смог так быстро закопать прошлое. Он полагал, что Эстела тоскует в слезах, а оказалось, она начала новую жизнь, и, судя по ее радостной улыбке, довольно неплохо. Бену вдруг пришла на ум странная мысль о неверности Эстелы. Он даже подумал, а не добивалась ли она его отъезда для себя, а не ради него. Но он все же откинул эти мысли. Просто Эстела была влюбчивой и горячей — истинной испанкой, в которой играют страсти, а не длительное чувство. Как бы там ни было, Бену от этого стало только легче. Лицо его, неподдельно мрачное, вдруг прояснилось — впервые за последнее время. Хотя, вновь приехав в Ирландию, он впал в глубокую меланхолию, то виня во всем себя, то глотая горькие слезы, ощущая себя невинной жертвой слепой судьбы.