Бен и Мариэль

Бен сидел под молодым дубом, размышляя над своим планом. Вдали белела Бэнчиза, окутанная легким туманом. Завидев оживление во дворе поместья, Бен усмехнулся: мистер и миссис О’Бэйл куда-то уезжали. Вчера слуги выболтали ему это за пару звонких монет. Дождавшись, когда карета покинула поместье, Бен направился к воротам Бэнчизы. Раскрытое окно на втором этаже сослужило ему неплохую службу: поднявшись по балке, Бенджамин перелез через окно, попав в чью-то спальню. В длинных коридорах веяло каким-то странным запахом, которого раньше он не замечал. Бен услышал пение, доносившееся из ванной, и сердце его заколотилось, как неисправный часовой механизм. Он открыл дверь — Мариэль лежала с закрытыми глазами, вся в пене, точно русалка, роскошные кудри ее покрылись белизной. Пена выплескивалась даже за пределы ванны, стекая на мраморные плиты. Она тихонько напевала гробовую мелодию, словно свершая тризну. Внезапно ее черные ресницы взлетели вверх, и пронесся пронзительный крик, такой неожиданный, что Бен вздрогнул.

— Убирайся вон! — закричала она, закрывшись полотенцем, хотя в этом не было необходимости, так как пена скрывала все.

— Вот как ты меня встречаешь теперь? — горько ухмыльнулся Бен. — Ты меня забыла, Мариэль?

— Забыла? О нет! В отличие от некоторых, я не имею такой привычки! Да и тяжело забыть ад, когда выберешься оттуда! — Мариэль жестоко уставилась на него с насмешкой на губах и добавила, догадавшись о его мыслях. — А, ты считаешь мой упрек несправедливым, разве с тобой я не была счастлива, как в раю, верно? Так ты думаешь? Да, милый, я была в раю, пока мне не отрубили крылья!

На глазах Бена накипали слезы раскаяния, он чувствовал себя виноватым, и он бы умер от палящих мук совести, если бы увидел Мариэль тихонько плачущей, но она страдала гневно, и этот гнев породил в нем те же чувства: человеческое раскаяние сменилось звериным инстинктом, он подлетел к Мариэль, схватил ее за горло и, встретив детский испуг в ее глазах, страстно прижался губами к ее лицу. Но она влепила ему пощечину, осторожно вышла из ванны и побежала, завернутая в полотенце, по длинному коридору, оставляя за собой шлейф воды и часто оглядываясь на Бена. А он уселся на мокрый пол, засмеявшись, как безумный. Затем вскочил и, догнав Мариэль в холле, схватил ее.

— Отпусти меня, или я закричу так, что сбегутся все слуги!

— Сначала ты меня выслушаешь, — проговорил он.

— Убери свои руки!

Это подействовало. Бен отступил на пару шагов, выпустив ее. Но он задумал лишь сменить тактику, а не слушать ее угрозы.

— Мариэль, любимая, неужели мы станем теперь врагами? Нам невозможно быть вместе, как ты сказала, и это значит, что мы должны приносить друг другу боль? Только потому, что нельзя все исправить?

Мариэль уронила голову на грудь, закрыв ладонями лицо, и быстро закивала головой в стороны, словно отмахиваясь от мух. Справедливость этих слов звонко звучала. Именно ласковые слова помогли Бену приблизиться к Мариэль. Он поднял ее на руки, крепко прижав к груди, и отнес в теплую комнату, где велел ей переодеться. Спустя пять минут Мариэль вышла, в платье, все еще с влажными волосами, вьющимися от воды, но ее глаза цвета морской волны таили страшную грусть и тревогу. Она села в кресло и выжидающе взглянула на Бенджамина.

— Мой ребенок умер. Даже не родившись, — не отрывая от нее взгляда из-под густых бровей, проговорил Бен.

Он мечтал увидеть радостный взгляд Мариэль, но знал, что его не будет; он ждал удивленного взгляда, но этого не произошло — отразился взгляд, полный презрения к нему. И он знал почему: в расплату за то, что эта новость прозвучала в его устах без доли сожаления, даже буднично, почти радостно, так, как объявляют, что до Рождества осталась неделя. — И нас с Эстелой больше ничего не связывает, — добавил он.

— По-твоему, в моей голове должна промелькнуть зловещая мысль по поводу того, что теперь нет преград к нашему воссоединению?

— Как же его может не быть, когда мы с тобой созданы друг для друга?

— Я обручена, Бен. Но ты ведь не посмеешь меня обвинить в этом теперь.

— Я знаю. Ничего, — словно пряча обиду, на обладание которой он не имел права, проговорил Бен.

Мариэль нервно расхохоталась.

— Я ждала тебя, пока в этом был смысл, и даже когда уже не было. Не скажешь же ты, что я должна была ждать, когда умрет твой ребенок или ты сделаешься вдовцом, пока у тебя пройдет траур и ты, после всего, женишься на мне?

— Ну а зачем выходишь замуж ты?! Мариэль, ведь ты не любишь его. Не стоит за это цепляться.

— Не стоит? — снова пришла в ярость Мариэль. Она была как порох, только куда опаснее. Никогда не угадаешь, когда она вспылит: секунду спокойная, другую — в ярости. Начнешь специально изводить ее — не добьешься ничего, но сказав самое малое, задев ее за живое несправедливостью, сразу же натолкнешься на взрыв эмоций. — Мне стоит цепляться за тебя, да? Несмотря на то, что ты погубил мне жизнь?

— Тише! — приставил палец к губам тот, кому предназначалась эта страстная речь.

Она непонимающе глянула на него, но притихла. Мариэль привыкла верить ему. Секунда, две — и Бен уже спускался с балкона.

Мариэль услышала приближающиеся шаги.

— Мама?!

— Ох, дорогая, погода застала нас врасплох: небо так грохочет! Мы не стали рисковать. Съездим завтра. А что с тобой такое?

Мариэль была так разгорячена, щеки пылали, глаза искрились безумным, почти диким блеском.

— Я разгорячилась после ванны. Пойду отдохну.

Она, и правда, прилегла. Взгляд ее зацепился за рисунок, вставленный в рамку. Это было творение Фердинанда. Он подарил ей его в начале их знакомства, а мама повесила рисунок на стену. Мариэль просто бесило его пустое занятие — рисование. Ладно бы если б он был художником, но у него не получалось даже вполовину так, как рисуют многие люди. Он корпел над своими рисунками, а Мариэль со злости хотела растапливать ими огонь в камине. У нее было живо воспоминание из прошлого, когда они с Беном потешались над мальчиками, которые, вместо того чтобы побегать, погонять мяч, сидели с кистью в руках в накрахмаленных рубашечках, под строгим взором няньки, или разучивали какую-нибудь пьесу. А теперь вот у нее будет такой же муж. Как он был далек от ее идеала! Но он любил ее, и в глазах Мариэль это было главным условием для существования их союза. Конечно, он был хорош собой, совершал добрые поступки, и у Мариэль иногда просыпалась нежность к нему, но на большее не было сил. Ей было немного стыдно за то, что она берет от него любовь, но ничего не может дать взамен. Что-то всегда останавливало ее. Это что-то было рядом с Беном. Она вспомнила свою обличительную речь, его горький взгляд, в котором умерла всякая надежда, и расплакалась. Лишь поздно вечером она немного успокоилась. Когда заглянула мама, она притворилась спящей. Вскоре все в доме стихло. Мариэль тихонько вышла в опустевший двор и, прислонившись спиной к стволу массивного дерева, тихонько опустилась на землю и задрала голову к звездам. Слезы вновь брызнули водопадом, и она прошептала: «Почему, Бен? Почему нам не суждено быть вместе?»

— Еще как суждено! — раздалось рядом.

Мариэль вскрикнула от неожиданности и вскочила, вцепившись от ужаса в ствол и прокручивая в голове все, что она произносила. Бен сидел на крыше террасы. В расстроенных чувствах она не заметила его, к тому же ветви дерева скрывали крышу. Но он, видимо, решил проследить за ней. Мариэль не стала спрашивать, что он тут делает: то же, что и она сама. Он тоже страдал, он любил. Мариэль вздохнула, тяжело, вымученно. С самого раннего детства столько лет она ждала своего любимого, как много загубила времени, лучших дней молодости, ни с кем не ходила гулять, все сидела и ждала, бегала в соседние деревни и города, чтобы узнать хоть что-то новое о войне, каждый вечер жадно пролистывала десятки газет, и вот как ей отплатила судьба за верность. Теперь ей остается только пустая жизнь с болью, с ранами.

Бен спрыгнул на землю и пристально взглянул на Мариэль.

— Мы сломаем судьбу, чтобы одолеть ее.

— Наши судьбы и так поломаны, Бен. И не только наши. Знаешь, мне так жаль эту девушку, Эстелу. Она все понимала, чувствовала, что ты не любишь ее. Отчуждение всегда чувствуется. Ваш ребеночек умер из-за тебя.

— Да, я погубил их. Я мерзавец! Это ты хочешь услышать?! — Бен схватил ее за плечи. — Но знаешь, в этом есть и твоя вина, Мариэль, ведь я стал таким из-за тебя.

— О, конечно, я давно поняла, что зря появилась на свет. Все кругом страдают от моих действий, — с иронией проговорила Мариэль.

— Нет! Если бы не ты, я не был бы счастлив.

— Но разве сейчас ты счастлив?

— По крайней мере, ты рядом. Я еще верю, верю, что мы будем вместе. Послушай, ведь мы стоим сейчас тут вместе: ты и я… — он взял ее за руки.

— Но в душе моей боль вместо радости.

— Да, однако лучше пусть будет боль, но с тобой. Я знаю, ты думаешь так же. Скажи, разве тебе было бы не больнее, если бы ты узнала, что я погиб на войне? Погиб с твоим именем на устах, но ты бы уже никогда не могла заглянуть мне в глаза, взять мою руку. Да, у нашей любви тяжелая судьба, но, Мариэль, любимая, мы оба живы. Давай, как в детстве, засмеем все и всех и убежим навстречу счастью. Хватит думать о других, о том, как сильно они будут горевать, разве ты своим страданием не заслужила счастья? Давай бросим все и убежим? Ты любишь меня, я — тебя, что же еще надо? Удачное стечение обстоятельств? Мы проберемся сквозь ельник, сквозь грубые, колючие ветви, расцарапав себе руки и лицо, но за этим лесом нас будет ждать неземное блаженство. Раны затянутся, если мы будет вместе!