Бенефис

Можно понять Метелицу и Маслова, которые нахрапом влетели в кабинет и. о. — выяснять, кто распускает сплетни (тем самым намекая, что готовы и его заподозрить в этом). Вот я и говорю: можно понять ребят — ведь они играют в спектакле Марковского. Потратили на него немало времени. Да и не только времени, но и нервов и надежд. Маркуша из них, как они сами говорили, тянул жилы, ведь не только по вечерам работали — в выходные приходили на репетиции, устраивали индивидуальные встречи, я такого и не припомню у нас. Маркуше никак не удавалось найти ту самую режиссерскую точку, без которой спектакль — не спектакль, он долго искал финал. Доводил все до конца — и снова ломал: «Кошмарный сон, — жаловалась Ирина Котовченко, — кошмарный сон, сюр, атомная война», — говорила она. Маркуша дал ей те самые несколько индивидуальных репетиций, и уж с кого, с кого — а из нее жилы тянуть нелегко, а он тянул. Коташка не привыкла трудиться до полуночи и повторять двадцать раз подряд одну и ту же мизансцену. Она мне рассказывала. «Это выглядело еще хуже, — говорила она, — чем переписывать трижды домашнее задание в школе. Я, — говорила Коташка, — наблюдала однажды, как на городской улице снимали фильм. Толпа стояла — не протолкнуться. У нас не часто фильмы снимают. Режиссер в шапочке-сванке размахивал длинными руками, как милиционер на перекрестке, не знающий правил уличного движения. Оператор отмахивался от него, как гусак крыльями». Коташкины сравнения даже показались мне занятными. Она ничего не слышала, потому что наблюдала все из окна, с четвертого этажа. Две немолодые актрисы еле удерживали громадный ковер. Они должны были внести его в дом, куда вела крутая лестница вдоль бугристого тротуара. «Я не знаю, — до сих пор удивлялась Коташка, — чего режиссер добивался от них. По-моему, они совершенно нормально несли этот ковер». Может быть, он хотел, чтобы они шли на цыпочках и делали вид, что ковер легкий как пушинка, — только он заставил артисток раз десять спуститься с лестницы и снова подняться, и они покорно шли, даже пот не стирали с лица, а толпа стояла и любовалась этими усилиями — совершенно бессмысленными, с точки зрения прохожих и Коташки. Этот-то ковер ей и вспомнился, когда выпало работать с Марковским. Финал уже был, в сущности, готов, но режиссер отказался от него, хоть и не видел еще нового решения. Коташка никак не могла уразуметь, чего он от нее хочет, а Маслов в финале никак не мог найти контакт с Котовченко. «Она меня не слышит!» — кричал он Марковскому со сцены, а тот отвечал ему из зала в микрофон совсем охрипшим, глухим голосом, шнур микрофона давно оборвался, путался, как всегда все путается у Маркуши под ногами, а он, как всегда, не замечал этого и держал в руке никчемный, недействующий микрофон и хрипло кричал в него; они вдвоем с Масловым довели несчастную Иринку до того, что она вдруг заплакала. «Не хватало только истерики, — застонал Маркуша, зашвырнув наконец микрофон между креслами в зале, — вы талантливо рыдаете, только это не из моего спектакля, проглотите сейчас же свои слезы, Ирина!» — «А сколько же, — спросила Коташка, — сколько может человек таскать в одиночку вверх по лестнице этот идиотский ковер?!» — «Вверх? По лестнице? — переспросил Марковский, у него есть такая нелепая привычка — переспрашивать, хотя он потом никогда не прислушивается к ответу. — Вверх?»

И вдруг бросился на сцену и обнял Коташку, закружил ее по сцене, так что она совсем оторопела и ничего не могла понять, а он целовал ее, танцевал какой-то диковинный танец и все время повторял: ну конечно, конечно, Коташка, золотко, вверх, вверх, как я раньше об этом не догадался, какой я болван, нет, правда, Иринка, какой же я болван, спасибо вам, золотко, полцарства за финал! Ясное дело, он не владел и четвертью царства, чтобы рассчитаться с Ириной за случайно подсказанный финал, хотя тогда и не знал еще, как все это будет; после этого он не то что полцарства — ни одной репетиции больше не давал Ирине. И вот сегодня они вновь работают над финалом. Вечером пойду посмотрю. Так вот я и говорю: Метелицу и Маслова можно понять, этот спектакль — их забота, они держатся за Марковского как за спасательный круг, но при чем же тут Стерницкая?