Бенефис

— Ну вот, теперь мы почти достигли взаимопонимания. Связь есть. Гость из Киева — любитель бильярда. Для него нет ничего приятнее, чем чей-то проигрыш. А тем более проигрыш такого мастера, как вы. Проиграйте ему несколько партий. Во время моего бенефиса. И не говорите при этом ничего, только изредка похваливайте постановку Марковского. Изредка, между прочим, похваливайте и говорите, как нетерпеливо вы — лично вы — ждете завершения работы над спектаклем. Только это — проигранная партия в бильярд и несколько добрых слов о Марковском. Гость останется на просмотр — это я уже беру на себя — и в хорошем настроении, из благодарности, скажет доброе слово о спектакле, тем более что он ему понравится, здесь не будет никакой фальши, и все же для уверенности — проиграйте партию. Ну кто же из массовки — простите, из худсовета — скажет слово против, возразит столичному гостю? Вы меня поняли? Это ведь не труднее, чем имитировать стиль доцента из института?

— Семь верст до небес… Вы шутите, Олександра Ивановна?

— Хороши шутки! Я никогда не была так серьезна. Разыгрываю одноактную пьеску на три действующих лица с массовкой. Только и всего. Раскладывалось на драму, где без числа действующих лиц, драму в трех действиях, но я своевременно вспомнила, что актеры заняты в других спектаклях, ну и, кроме того, краткость — сестра таланта. Этот диалог пусть останется между нами. Вы же хорошо воспитаны. Вам свойственна врожденная деликатность. Вы знаете, когда надо молчать, а когда вмешаться в разговор. Ради бога, не смотрите на меня с таким восхищением, будто я и впрямь обратилась в ветку цветущей мимозы…

Послушай, мой любимый друг Уильям, я уверен — это выдумка, будто ты был завлитом. Теперь я в этом окончательно убедился. Доведись тебе в самом деле служить завлитом, ты бы не управился со своими пьесами. Не написал бы ни строки. Ты все понял, дорогой? Как она сказала? Столичный гость приедет, она получила письмо?

Позволить себе так шутить!

7

Теперь я, по крайней мере, готова к бенефису, — говорит себе Олександра Ивановна.

На сцене стоит черный рояль. В зале света нет, а на полированных черных боках рояля — световые блики. Кажется, есть на сцене еще какие-то детали; несомненно, там уже смонтированы декорации; быть может, это даже генералка или последний прогон — потом будут же еще рабочие репетиции, Марковский может выкинуть и такое. Дело в том, что это она, Олександра Ивановна, так, именно так все воспринимает: черный рояль на сцене, световые блики, в глубине сцены, на фоне широкого окна с одним выбитым стеклом, — что-то вроде возвышения, но нет, сейчас как раз туда дали свет, и теперь хорошо видно — там луч, сноп, столб света материализуется, это похоже на рассвет, когда солнечные лучи наконец пробиваются наискось с неба на землю: вокруг еще туманится, клубится остаток ночи, а лучи, словно яркие, гигантские, космические органные трубы, световые трубы, возвещают день.

На фоне этой декорации трое парней. Но они не имеют отношения к этому материализованному столбу света. Трое парней — Андрюс, Юлюс, Лукас. На сцене — действующие лица и исполнители. Теперь она видит также небольшой колченогий стол, табурет, музыкальные инструменты, на которых ребята играют, — гитару, барабан, трубу. Джазисты, музыканты. Их объединяет музыка и Беатриче, которой пока еще нет на сцене. Ага, вон там — книги, но они здесь почти чужие, случайные, сложены стопкой — на этой стопке можно сидеть. Лукас и сидит на импровизированном стуле, обхватив руками колени и свесив голову. Юлюс ищет что-то в карманах. Андрюс с гитарой, — кажется, он хочет ее сломать.

Последнее, что она замечает, — носилки; в уголке, между вещами, тихонько притаились и ждут. Несомненно, ждут чего-то. Стояли здесь все время, с самого начала представления, но их не видели, на них не обращали внимания — стоят себе и стоят, как помойное ведро или вешалка в углу комнаты. Теперь они обнаружились, лезут в глаза, привлекают внимание, и это нервирует, мешает. Деталь, до сих пор неприметная, теперь бросает тень на все окружающее, хотя еще непонятно, почему так случилось. Стерницкая старается не смотреть в тот угол сцены, где стоят носилки, она смотрит на луч света, на столб света, но — удивительное дело — носилки и луч света словно бы связаны между собой, они как будто лежат в одной плоскости, и она уже не в силах забыть о носилках. Арсентий Маслов — Андрюс тоже напоминает о носилках.

А н д р ю с. А чего эти носилки здесь торчат?