Бенефис

– Слышу, идешь тяжело. Значит, с запасами, – сказал он, отбирая у нее сумки.

Она всегда старалась после работы зайти на рынок. Он был хорошо выбрит. Коричневый, почти новый, костюм, который оставался здесь, в этой квартире, пока он отсутствовал, был ему теперь свободен. Но по-прежнему к лицу. И Лизавета Петровна отметила, как хорошо сочетается коричневое с яркой голубизной его глаз, чего раньше не замечала. И только привычная уже бледность да медленные, словно выверенные, движения напоминали о болезни. Еще о болезни напоминали крупные капли пота на лбу и подбородке, особенно, когда он волновался или оставался в квартире один. Но сейчас лицо было сухим, и Лизавета Петровна отметила – ночь прошла благополучно.

– У нас, между прочим, все есть, – как-то по-особому радостно сказал он, возвращаясь теперь из кухни в комнату.

– Всё-всё? – спросила она, уже сидя в древнем и слишком большом для малогабаритной квартиры, кресле-качалке, которое занимало одну восьмую часть большей комнаты.

Она много лет собиралась его выбросить, но так и не сделала этого. И в такие минуты, когда, возвращаясь с работы, она на короткое время присаживалась в него, чтобы отдохнуть, не жалела.

– Всё-всё? – опять спросила она, глядя в его необъятные голубые глаза, от короткого прямого взгляда которых она когда-то переставала дышать.

Сейчас она смотрела в них спокойно, не боясь показаться другой, неожиданной, не боясь разочаровать его или разочароваться самой. Но долгих взглядов все-таки избегала. «Ни к чему это», – думала она. И всегда в таких случаях что-нибудь говорила, чтобы не слышать, как в возникшей вдруг тишине появляется вакуум, и все, что есть вокруг – стол, телевизор, диван, пара репродукций на стенах, кресло-качалка и она сама, – в мгновенье перестает существовать. «Что было, то было», – думала она. Сейчас все по-другому.

– Ты не поверишь, – продолжал Алексей, присаживаясь напротив, на край дивана. – Мне вчера принесли пенсию за два месяца. И я ходил в магазин.

– Ну вот, я же говорила, – обрадовалась Лизавета Петровна. – Надо было только подождать, – медленно сказала она, вспоминая, как трудно было выхлопотать эту пенсию. Не имея точно выставленного диагноза, а значит, и права на инвалидность, он мог рассчитывать только на пенсию по выслуге лет. – Подожди. А ты что, сам ходил? – спохватившись, просила Лизавета Петровна.

– Сам. Меня Вовка надоумил. Звонил с какой-то «банки» в Северной Атлантике: «Иди, говорит, сам. Мать придет с суток никакая». Я и пошел.

– А чувствуешь себя как?

– Сегодня повеселей. Сегодня – солнышко, – отозвался Алексей.

Мячикова молча смотрела на него, стараясь понять, что же все-таки с ним. «Кашель. Ну, курит. Должно быть, бронхит. Еще слабость. Температуры не бывает. Во всяком случае, рентгенограмма, сделанная полтора месяца назад, никаких опасений не вызывает. Кардиограмма – тоже ничего особенного, – вспоминала она. – Но одышка, пот, бледность, частые смены настроения. Может, и правда – нервы», – опять думает она, чувствуя, что почти засыпает. – «Узнать бы, почему одышка. Надо спросить доктора Силина».

– Иди, отдыхай, – кивнул Алексей в сторону двери в смежную комнату.

Она поднялась и направилась в ванную.

– Да, Лиза, звонил доктор Силин, – вслед ей проговорил Алексей. – Извинялся. Консультации сегодня не будет. Перезвони ему. Он будет в два.

– Поняла, – сказала Лизавета Петровна, вспомнив, что да, консультация.