Бенефис

И каким-то отделом мозга обрадовалась, что этой самой консультации не будет. Прошло еще несколько минут и теперь, уже оказавшись в своей комнате на постели, она не заметила, как сон заполнил все, прилегающее к ней, Лизавете Петровне Мячиковой, пространство. Это была одна из самых первых «хрущевок», с двумя смежными комнатами, крохотной кухней, отделенной от большой комнаты фанерной дверью, и такой же крохотной, как кухня, ванной. Это была квартира, где когда-то жила их любовь, где родились их дети, а когда любовь ушла, все, что происходило в этой квартире потом, было освещено их прежним существованием в ней. Потому что, если уходит любовь, она все-таки не умирает. Но сейчас об этом не думалось. Слишком много всего пришлось пережить и перечувствовать, и все это было совсем рядом, в подсознании, готовое вот-вот выйти из-под контроля. И если бы ни круглосуточный режим работы, хроническая усталость, многолетнее смещение всех и всяких биологических ритмов, было бы еще труднее. А так все притупилось, умолкло, и свелось к короткой, простейшей формуле: дом – работа. Работа – дом. Сюда входили уборка, стирка, какое-то общение с детьми, приготовление пищи, а теперь еще – уход за человеком, который когда-то был ее мужем. Иногда думалось и о любви – кино по телевизору показывали или соседка замуж выходила. Но сложившаяся формула существования не описывала сего праздного времяпровождения, которое только принесло бы ущерб всему остальному. Тогда она перестала бы контролировать ход своей жизни сама, и выжить стало бы еще труднее. «Лучше уж ничего не менять», – не раз думала Лизавета Петровна. Вовка совсем недавно начал работать. Леночка еще учится. А Алексей… Что ж, он сделал свой выбор. Она поможет ему как сможет. И не только потому, что он отец ее детей, но еще и в память о том хорошем, что у них было. «Вот и ему я тоже сейчас нужна», – не раз думала она. И ей казалось, что все было правильно. «Время от времени надо думать о прошлом и настоящем», – говорил ее старинный приятель доктор Пухольцев. «И будущем», – подсказывала она. «Хоть бы с прошлым и настоящим разобраться», – отвечал он. И Лизавета Петровна его понимала. Он появился в ее жизни лет двадцать назад. Тогда она привезла в больницу скорой помощи холецистит. «Аппендицит там будет», – сказал тогда еще незнакомый ей доктор.

Она подняла глаза и подумала о своей зеленой вязаной шапке, которая ей давно надоела. Или – она сама в ней. К тому же, этот надорванный у самого кармана халат от очередных носилок. И хоть в халате она ездила уже двенадцать часов, а носилки были не одни, сейчас она испытывала довольно редкое по этому поводу чувство неудобства или даже стыда. Когда все это мгновенно пронеслось в голове, и она посмотрела на доктора снова, ей стало неловко еще больше. Но в двадцать два ноль-ноль сменить на «скорой» халат было уже невозможно.

Она взяла подписанную доктором карту за уголок, но тот не пускал, держа ее с другой стороны. В какой-то момент она потянула сильнее. И карта оказалась в ее руке. Тогда Лизавета поднялась со стула и быстро вышла.

– Скорая помощь, а, скорая помощь! – неожиданно позвали ее.

Лизавета Петровна обернулась. В коридоре стоял доктор, который только что подписал ей карту.

– Скорая, вы знаете, что у вас расстегнулась сережка? Я заметил еще в приемном. Но вы так быстро ушли, – сказал он, подходя совсем близко. – Помочь?

От неожиданности она не знала, что говорить. Но чувствовала – ее рот сам растягивается в улыбке.

– Вы как работаете? – спросил доктор, глядя на нее глазами спелой вишни.

– Через двое.

– Так, значит, через двое суток вы опять привезете больного.

Она пожала плечами, совершенно точно зная, что по закону абсолютного невероятного никакого больного не будет. К тому же, это будет среда. Больница в этот день по хирургии не дежурит. Но все-таки, продолжая улыбаться, неуверенно кивнула. Уже прикрывая за собой дверь «РАФА», оглянулась.

Он стоял теперь у самого входа в больницу и, закуривая сигарету, махал ей рукой. Странным образом расположившись к этому человеку, она махнула ему тоже, через минуту решив больше об этом не думать. И не думала. Но подъезжая недели через две к больнице, почему-то чувствовала, что он в приемном покое.

Больной оказался неясным, требовались дополнительные исследования: лаборатория, рентген. Другой хирург, постарше, попросил ее подождать «минут двадцать». Было предположение, что больного надо будет везти в другую больницу. Она согласилась.

– Как вас зовут? – спросил присутствующий здесь же ее недавний знакомый.

– Лиза, – сказала она точно так же, как когда-то давно, в жаркий июньский день, возвращаясь с моря.

– Бедная Лиза? – опять спросил доктор, готовый вот-вот рассмеяться.

– Нет, – словно с сожалением покачала головой она, глядя в его вишневые глаза, и тут же поняла, что этот простой вопрос был чем-то большим, чем просто каламбур. Потом она убедится, что все, что говорил доктор Пухолыдев, часто имело двойной, некий смежный смысл.