Бенефис

– А, знаете, пойдемте со мной. Я угощу вас кофе. Пока там лаборатория, пока рентген, пойдемте, – сказал Пухольцев, поглядев на нее так, словно стараясь понять, какова ее сила внутреннего сопротивления. И есть ли она вообще.

Но она уже поднялась со стула ему навстречу. Дверь направо, из приемного в стационар, оказалась запертой. Пришлось идти налево, мимо «греческого зала», куда в эту рабоче-крестьянскую больницу, по народной молве – орденоносную, где врачи чуть ли ни голыми руками поднимали из руин всех, кого можно было поднять, свозились все нуждающиеся в помощи городские алкоголики. Чтобы потом, после вытрезвления, у них можно было поискать какие-нибудь человеческие заболевания. Пройдя в самый конец хирургического отделения, где была маленькая комната с двумя электрическими чайниками на одном столе, двумя стульями и одним диваном, они оказались одни.

– Ну и что? – спросил Пухольцев, наливая и включая чайник. – Замужем? Семья? Дети?

– И то, и другое, и третье, – кивнула она.

– Нет, пожалуйста, пожалуйста, – проговорил Пухольцев, снимая белую медицинскую шапочку и приглаживая на лбу волосы на правую сторону.

И она увидела темные пряди с золотистым отливом – над глазами цвета спелой вишни.

– Пожалуйста, пожалуйста, – опять сказал Пухольцев разрешающе – шутливым тоном. – Главное, чтобы это не повышало порога чувствительности к окружающей среде, – опять посмотрел он на Мячикову, готовый вот-вот рассмеяться.

Но смеяться не торопился.

– Ну вот и чайник, – через минуту проговорил он.

Потом взял с окна початую пачку печенья «Октябрьское», положил ложечкой в два чистых стакана кофе, после того, как все было готово, достал из кармана пачку сигарет “Winston”.

– Один больной угостил, – сказал он, протягивая ей сигареты.

Затем взял свой кофе и сел на старый, без какого либо покрытия, диван. Мячикова взяла сигарету. Но курить не стала. Она делала это по настроению. А настроения не было.

– Так, не мешает? – вернулся он к недавнему разговору.

Она вопросительно взглянула на него, глотнув горячую жидкость.

– А-а? – вспомнила Лизавета Петровна, – Реагировать на окружающую среду. Не думала об этом.

– Ну теперь вы подумаете, – правда? – спросил он, снова глядя на нее, как совсем недавно, в приемном, будто стараясь что-то понять.

– Теперь подумаю, – совершенно искренне сказала Мячикова и щеки ее порозовели. – А вы? – еще не додумала свой вопрос Лизавета Петровна.

– Я тоже – «И то, и другое, и третье», как вы сказали.

– Но не все сразу, да? – поняла она.

– Да-а-а, – протянул он, глядя на нее, как смотрят, когда собеседник оказался понятливей, чем предполагалось, – К этому хочу добавить, – продолжал он, – Мне всегда нравились темноглазые женщины, – медленно и совершенно весело сказал он, глядя ей в глаза, – особенно те, кто привозит аппендицит, а думают, что привезли холецистит. Это просто восхитительно, – продолжал веселиться он. – Нет, серьезно.

Лизавета Петровна молча смотрела на доктора и не понимала, как ей следует ко всему относиться. И еще более потому, что он определенно ей нравился.

– Вы ведь недавно здесь, в этой больнице? – спросила она.

– Всего два месяца. Живем пока у ее матери, – сказал он о жене, поняла Мячикова. – У нее тут подруги, друзья. Да ладно, что это мы об этом, – заключил он.

В дверь постучала сестра, сказала, что звонили со «скорой». Там полно вызовов. Надо ехать.

– А анализы больного, который ждет в приемном, готовы? – спросил Пухольцев.

– Да, Александр Васильевич, сказала сестра, прикрывая за собой дверь.

Так Мячикова узнала, что его зовут Александр. Хотя для нее он всегда будет Пухом.

– Позвоните мне сюда, в хирургию, – попросил уже в приемном Пухольцев, глядя на нее прямо.

– Позвоню, – отвечала Лизавета Петровна, совершенно искренне собираясь это сделать.

И не позвонила. Потому что просто так, без дела, не звонила мужчинам. Никогда. Это был принцип, который не нарушался. И только иногда, когда оставалась одна, она вспоминала его, доктора с вишневыми глазами.

– Вот это встреча. Лиза, Лизка, привет! – раздалось однажды над самым ее ухом, когда она направлялась к входу в Центральный рынок.

От внезапности Мячикова остановилась, посмотрев вправо. Над плечом висела знакомая физиономия. Это была Таиска – ее одноклассница и соседка по старой квартире, где Лизавета Петровна когда-то жила с родителями.

– Привет, – еще раз сказала Таиска, просияв.

– Привет. Ты где? – спросила Мячикова, вместив в этот вопрос все.

– Где-где, дома, – отвечала Таиска, думая о чем-то своем. А леопардовой расцветки пальто и губы, накрашенные ярко-пунцовой помадой, словно предупреждая нежелательные вопросы, держали дистанцию.

– Позвони мне, – вдруг без всякого перехода сказала Таиска, увидев приближающийся к Центральному рынку трамвай и уже торопясь к остановке. – Только обязательно, – еще раз обернулась она.