Глеб заехал по покатому спуску в закрытую парковку, благополучно миновав автоматический шлагбаум, и, поставив свою машину на отведенный ему парковочный участок, вышел из неё. Рядом, через два места, стоял тот самый белый фургон GMC с матовыми стеклами, сквозь которые ничего нельзя было рассмотреть внутри. «Кто из соседей приобрел, наверно», подумал он и, сложив ладони лодочкой, приложил их к стеклу, силясь из чистого любопытства распознать внутреннее убранство фургона. Всё равно ничего не было видно, и он упрямо решил обойти автомобиль и посмотреть сзади и через лобовое стекло. Поравнявшись с задними дверцами, он и глазом не успел моргнуть, как они распахнулись и оттуда выскочили двое массивных парней в голубой униформе и, скрутив ему руки за спину, в долю секунды закинули его внутрь, куда он до этого так безуспешно старался проникнуть своим любопытствующим взглядом. Ничего интересного внутри и не было-то: голые стены на площади три на полтора. Всё произошло так молниеносно, что Глеб даже не попытался ни сопротивляться, ни сказать что-нибудь – он словно онемел от неожиданности. Его телефон выскочил из-под майки и, болтаясь на прочном кожаном шнурке, раскачивался, как маятник, под согнувшейся спиной своего хозяина.
Его тут же уложили на пол и, накинув на тело серую грубую мешковину, начали быстро и умело укутывать его тело, превращая в кокон. Пол фургона был холодный, застеленный обрезком старого ковра. «Надо же, как в совдепии», пронеслось в голове. Через мгновение к Глебу вернулся дар речи, и он выдавил из себя:
- Эй, джентльмены, полегче! Как насчет моих прав?
В ответ он услышал до боли родную русскую речь:
- Надо же, еще и материться, сученок!
И почти тут же он почувствовал жалящий укол в правое бедро, и хотелось ответить этим увальням, но к языку его словно гирю прицепили: он не мог им пошевелить, а из горла неслось нечленораздельное мычание. Руки его были плотно прижаты, и он никак не мог дотянуться до своего телефона. В носу стоял запах солярки, смешанный с перегаром и потом. Почти тут же свет в его глазах кто-то бесцеремонно выключил, и Глеб начал впадать в состояние полного безразличия ко всему окружающему. Ему напоследок хотелось подумать, почему же за ним приехали эти русские эмигранты, а не полиция, и что будет дальше, но мысль застряла где-то на половине пути, так и не обретя ясно выраженную форму.
Люцеры на этот раз не было, а ведь именно сейчас он так в ней нуждался – похоже, женщины тоже не изменились за тысячу лет, мелькнуло в его угасающем сознании.
***
Прокопенко подумал, что стены комнаты, вероятно, были звуконепроницаемыми: за всё время, что они находились здесь со Светланой, до него не донеслось ни единого шороха из общего зала, хотя дверь казалась обычной, без излишних наворотов. Впрочем, открывала и закрывала её Домина, и он не мог судить о внутренних уплотнителях, которыми в наше время строители напичкивают всё что не попадя, увеличивая стоимость своей продукции.
Он смотрел на девушку в ожидании её реакции на свою последнюю фразу.
- Что вас заставляет думать, что я его должна была видеть? – с удивлением спросила Света. - Там было человек пятьдесят, наверно, и по большей части – мужчины. Конечно, если он был там, то я вольно или невольно должна была скользнуть по нему взглядом.
- Он должен был быть там, недалеко от Вероники со своим спутником. Если придерживаться теории, которую она мне продвигала на следующее утро – кстати, вместе с отпечатками на телефонной трубке – она почувствовала в сауне запах духов якобы убийцы. Эти же духи, как она утверждала, были на ком-то из мужчин в зале ресторана в тот вечер. То есть вы понимаете, она сознательно подставляла кого-то, который, как мы теперь понимаем, может быть,
Светлана опять озадаченно на него посмотрела. Прокопенко объяснил:
- За пистолетом, из которого стреляли в Березина, есть еще один нераскрытый грешок: судя по всему, он и принадлежал самому Березину, хотя в записке говорилось, что пистолет он нашел.
- А чем же, по-вашему, я-то могу здесь помочь?
- Мы не успели поговорить и с четвертью тех знакомых Сидорова, которые были тогда в ресторане – дело закрыли, а теперь уже поздно, что называется, махать кулаками после драки. Вы – почти единственная, за кого мы можем теперь зацепиться и вместе составить более-менее объективную картину того вечера, отказавшись от версии, которую нам предоставила Камова в виде предсмертного признания Березина.
- Да уж, - вздохнула Света и погладила пальчиком подбородок, - запутанная ситуация получается. Я, честно сказать, совсем не хотела бы впутываться во всё это: вы же потом житья не дадите, затаскаете по следствиям, экспериментам, судам…
- Кому-то, к сожалению, приходится в этом участвовать, но не думаю, что вас это коснётся в такой, скажем, глобальной степени: вас даже свидетелем-то назвать сложно.
- Что ж, давайте попробуем что-нибудь вспомнить.