Бенито Муссолини

Тщательно скрывая опасения, которые возбуждали в нем эти повторявшиеся предупреждения, отбрасывая наиболее тревожные сообщения Министерства торговли, стараясь не думать о множащихся забастовках на промышленном Севере, интерпретируя их как «махинации буржуазии», Муссолини демонстрировал спокойствие своим оппонентам, как будто ничего не происходило. Он слишком занят войной, чтобы его беспокоило что-то другое, «политическая ситуация, — говорил он, — целиком и полностью зависит от военных», и победа на поле битвы заставит замолчать всю оппозицию. И Муссолини продолжал утверждать, что победа в войне все еще возможна, главное, чтобы армия воспряла духом. Отступление Роммеля несомненно затянет войну, но конечный результат ее не подлежит сомнению. Ситуация в Тунисе была серьезной, но не безнадежной. Дуче верил в необходимость скорейших переговоров с Россией, что должно было высвободить силы Германии для сосредоточения на угрозе в районе Средиземноморья. 26 марта Муссолини отправил поздравление Гитлеру по поводу стабилизации Восточного фронта после сражения под Сталинградом, в котором он предположил, что Россия теперь ослабла «до такой степени, что еще долгое время не может даже надеяться на то, чтобы вновь превратиться в серьезную угрозу», и что фюрер должен отвлечься от «русского эпизода». Гитлер даже не помышлял об этом. По словам Дино Альфиери, итальянского посла в Берлине, он был «захвачен навязчивой, фанатичной идеей разгромить Россию». Будучи обеспокоен позицией дуче, сообщениями о растущих антигерманских настроениях в Италии, смещением генерала Кавальеро в пользу Амброзио — «ненадежного генерала-политика» — и упорными слухами о том, что Чиано отбыл послом в Ватикан для проведения там переговоров о сепаратном мире, Гитлер попросил дуче приехать в Германию для обсуждения сложившейся ситуации. Встреча была назначена на 7 апреля в замке Клессхайм около Зальцбурга.

Муссолини очень не хотелось ехать. Он еще не пришел в себя после необычайно тяжелого приступа болезни и боялся, что немцы выкажут свое презрение к тому, что он путешествует со своим врачом, делающим ему уколы, и поваром, который готовит ему особую пищу. На этот раз болезнь прихватывала его несколько раз в дороге и по приезде он выглядел, по словам Геббельса, «как сломленный старик». Его инвективы о необходимости заключения мира с Россией, требования о возвращении итальянских войск с других фронтов на родину для ее защиты, просьба к немцам предоставить Италии большую военную и финансовую поддержку — все это было забыто. Он даже не упомянул о необходимости новой европейской хартии по вопросу о мире на Западе, то, о чем он много говорил в Риме. Выступал он равнодушно, а потом и вовсе предоставил возможность говорить фюреру, оставив за собой обязанность молча выслушивать объяснения и прогнозы фюрера. По мнению Альфиери, дуче думал, во что выльется для итальянской армии, находящейся в Тунисе, намерение Гитлера начать новое наступление в России. На следующий день он был вынужден внезапно покинуть зал из-за неожиданного приступа желудочных колик и, принимая лекарства в соседней комнате, сказал: «Фюрер хочет, чтобы меня обследовал его собственный врач. Я отказался, потому что уже сам поставил себе диагноз. Это называется „погребальной процессией“. Он казался столь подавленным и невнимательным, что фюрер, сообщивший об этом Деницу по завершении визита, впервые поинтересовался, действительно ли „дуче готов идти до конца“.

На обратном пути в Италию Муссолини почувствовал себя лучше и — как это случалось всегда, когда он возвращался домой из Германии — первые несколько дней он вел себя так, как должен был вести себя диктатор. Он угрожал новыми арестами и давал инструкции относительно постройки новой тюрьмы для антифашистов. Он выгнал Кармине Сенизе с поста начальника полиции за то, что тот не смог покончить ни с забастовками в Турине и Милане, ни с подпольной печатью и разраставшимся черным рынком, назначив на эту должность более сурового Ренцо Кьеричи. Дуче также сместил Альдо Видуссони с должности секретаря партии, заменив его Карло Скорца, одного из тех, кто участвовал в убийстве фашистскими головорезами в 1925 году лидера либералов Джованни Амендолы. Он пошел дальше, составив план проведения региональных митингов, на которых фашистские лидеры должны были обратиться к народу, вдохновляя его на борьбу до победного конца. «Они говорят, что я кончился как политик, — мрачно говорил он Боттаи, в который раз удовлетворяя свою страсть к завуалированным угрозам, — что я ухожу, что со мной покончено. Хорошо же, они еще увидят…»

В годовщину взятия Аддис-Абебы он вышел на балкон Палаццо Венеция, чтобы выступить перед народом, собравшимся внизу на площади. «Я чувствую, что ваши голоса наполнены непоколебимой верой, — кричал он с юношеским вдохновением. — Не бойтесь и боритесь за победу. Все ваши жертвы будут вознаграждены. Это так же верно, как то, что Бог справедлив, и Италия бессмертна».