Бенкендорф

То, какие метаморфозы претерпевают истории прошлого, проходя через «испорченный телефон» устных воспоминаний, невольно продемонстрировал издатель «Русского архива» П. И. Бартенев, пересказавший историю Беляева и Бенкендорфа (в примечаниях к воспоминаниям декабриста Лорера) с довольно сильными искажениями. По Бартеневу, произошло следующее (курсивом выделены «художественные» дополнения):

«Пётр Петрович (Беляев. — Д. О.) командовал дежурным катером у дворца. Государь увидел из окна несущуюся по волнам избу, на крыше которой человек, обезумевший от страха, умолял о помощи. Бенкендорф, находясь на дежурстве при государе, вызвался спасти несчастного, бросился к катеру. Отчаливши от берега, он вскоре увидел опасность, какой подвергался посреди бушующих волн и стремительных порывов ветра, засуетился, вздумал указывать гребцам, как действовать, укоряя их при этом в незнании дела. Беляев, управляющий рулём и сознавая всю ответственность, на нём лежащую, сказал ему: “В[аше] превосходительство, прошу вас людей не смущать, я здесь один командующий, они одного меня должны слушать”. Несколько часов они боролись с волнами, пока настигли избу, успели с великою опасностию причалить к ней (у Бенкендорфа — «без особого труда». — Д. О.) и спасли погибавшего. Пришлось им ночевать на Выборгской стороне, куда помчала их буря. На другой день Бенкендорф, докладывая государю о приключениях своего морского похождения, отозвался с таким сочувствием о хладнокровии и бесстрашии 18-летнего мичмана, что государь пожаловал сему последнему Владимирский крест. Бенкендорф признавал себя обязанным ему своим спасением, и когда в первый раз увидел его в крепости — “Как? вы тут же, спаситель мой?” — сказал он ему с соболезнованием»¹⁴⁵.

Героический эпизод в таком пересказе кажется несуразным: император рискует жизнью двадцати человек, чтобы «с великою опасностию» спасти одного; кавалерийский генерал указывает матросам, как надо грести, а его самого учит командовать восемнадцатилетний мичман, за что получает от щепетильного в делах субординации Бенкендорфа не выволочку, а звание «спасителя»…

Но что же ждало двух наших героев по возвращении? Оказалось, что стихия как смогла отыгралась и на мичмане, и на генерале. Когда после службы братья Беляевы пришли домой, в квартире их царило страшное разорение: «Мебель, платье, бельё — всё было почти уничтожено», — поскольку в этом районе (у Калинкина моста) вода стояла выше человеческого роста. Фортепьяно товарища Беляевых, Бодиско, «плавало в комнате со всем тем, что на нём стояло». При этом флотские офицеры «посовестились записаться в список пострадавших от наводнения, которым поведено было выдать пособие»; они решили, что куда больше «было несчастных, которые более… нуждались в пособии от казны».

Бенкендорф, вернувшись к себе, также обнаружил «полный беспорядок»: сараи были разбиты, комнаты первого этажа опустошены, да и состояние второго изменилось не в лучшую сторону: жена приказала загнать наверх генеральских лошадей, чтобы они не утонули. Это было обычным в тот день способом спасти несчастных животных; на набережной Мойки поэт Александр Бестужев загонял на второй этаж испуганную корову, принадлежавшую поэту Кондратию Рылееву…

Постепенно стали приходить известия об итогах бедствия. Некоторые подробности казались комичными: первый в России пароход Бёрда, курсировавший между Петербургом и Кронштадтом, красовался посреди Царицына луга, улицы Васильевского острова были перегорожены принесёнными потоком избами и сараями, а в кадетский корпус «въехала» баржа с сеном…

Но куда больше было печальных известий. Погибло несколько сотен человек. Намного больше людей просто остались без крова накануне зимы: половина домов в городе пострадала от наводнения, а 462 было разрушено совсем. Утонуло несколько тысяч голов скота. Было унесено несметное количество необходимых для отопления дров, размыты склады с припасами: множество мешков с крупами и овсом безнадёжно испорчено; убыль соли и сахара насчитывала сотни тысяч пудов. Рапортовали также о бесследном исчезновении хлебного вина на полмиллиона рублей.

Город облетела трагическая история, случившаяся на казённом чугунолитейном заводе близ Екатерингофа, стоявшем на самом взморье. Казармы рабочих были слишком ветхими и невысокими, чтобы стать надёжным убежищем. Люди забирались на крыши, но строения одно за другим сносило в море. «Они наблюдали, как вместе с водой к ним приближается смерть», — горестно отметил Бенкендорф. На одном этом заводе утонули 148 человек.

Днём 8 ноября император продиктовал приказ: