Бенкендорф. Сиятельный жандарм

Он говорил увлеченно и живописно, с юмором и не без остроты, и слушатели остались довольны. Затем настал черед князя Юсупова, вспомнившего итальянское — игривое — происшествие, пережитое в молодости. Увлеченный красавицей с летучей походкой в одном из старинных дворцов Флоренции, он очутился в обществе давно отошедших в мир иной великих художников, которые рассуждали о принципах изображения женских прелестей, о дозволенном и недозволенном в искусстве.

Призраки выглядели так натурально, что Юсупов и впрямь поверил, что его фантастическим образом перенесли на несколько веков в глубь времени. Долго он не мог очнуться и разгадать эту волшебную загадку. В действительности оказалось, что подмастерья известных во Флоренции мастеров нарядились в старинные костюмы, загримировались и изображали любимых живописцев, попутно импровизируя текст, в который вкладывали собственные современные мысли об искусстве прошлого. Но князь Юсупов, и узнав правду, до сих пор не сумел отделаться от волнующего ощущения — ход времени шел назад, а затем двигался вперед, и все это происходило помимо его воли. Ему чудилось, что он побывал среди призраков. Цесаревич покачал головой:

— Ну, раз дело пошло о призраках, о Fant^omes, то Куракин и Бенкендорф знают, что и мне будто бы возможно поделиться с вами не менее других любопытной историей. Но я стараюсь удалить подобные мысли: они меня когда-то достаточно мучили.

Никто ему не возразил. Цесаревич отвел глаза от сидящих за столом и продолжал с оттенком грусти:

— Не правда ли, Куракин, что со мной приключилось кое-что очень странное?

— Даже столь странное, ваше высочество, что при всем уважении к вашим словам я могу приписать этот факт лишь игре воображения.

Куракин выражался осторожно, страшась, с одной стороны, стать предметом насмешки, что при его самолюбии было бы абсолютно невыносимо, а с другой — вызвать неудовольствие друга и повелителя.

— Нет, это правда, сущая правда, и, если госпожа Оберкирх даст слово никогда не говорить об этом моей жене, я расскажу вам, в чем было дело. Но я также попрошу вас, господа, сохранить эту дипломатическуютайну, — прибавил он, улыбаясь детской и простодушной — почти смущенной — улыбкой, — потому что я вовсе не желаю, чтобы по Европе разошлась история о привидении, рассказанная мною, да еще о себе. За мной и так тянется слишком длинный шлейф. Но особенно моя просьба имеет отношение к тебе, Бенкендорф. Если ты поделишься с Тилли, то ничто — никакие клятвы не удержат ее, и жена все будет знать в подробностях. Ведь дружба выше клятв, не так ли, господа?!

Бенкендорф дал слово. Все последовали примеру Бенкендорфа, подогреваемые не просто откровенным любопытством, но и известными слухами о сходстве гамлетовской и павловской судьбы. Каждый втайне надеялся, что речь пойдет о призраке отца — императора Петра III, и требование молчания будто бы поддерживало эту надежду.

— Вы, ваше высочество, — сказал герцог де Линь, — можете во мне не сомневаться.

— А вы что думаете о моей просьбе, баронесса?

— Конечно, ваше высочество, будьте уверены в моей скромности. Я не подведу вас.

Куракин оставался вне подозрений. Но именно мягкая и добрая Lane первая не сдержала данного слова и в тот же вечер не поленилась вписать в альбом мелким бисером услышанное и позднее обнародовала в мемуарах. Именно ей, а не Тилли Бенкендорф мы обязаны поражающей воображение повестью, подтверждающей — из первых рук — связь шекспировского Гамлета с цесаревичем Павлом и, главное, свидетельствующей о том, что он от этого смертельно опасного сходства не открещивался.

Стенограмма баронессы Оберкирх

— Однажды вечером или, скорее, ночью, — начал цесаревич, — я в сопровождении Куракина и двух слуг шел по улицам Петербурга. Мы провели вечер у меня, разговаривали и курили, и нам пришла мысль выйти из дворца инкогнито, чтобы прогуляться по городу при лунном свете. Уверяю вас, господа, что если бы с нами тогда находился мой друг Бенкендорф, то мы бы совершили прогулку под конвоем эскадрона драгун, а вы были бы, в свою очередь, лишены любопытной истории. Не правда ли, Христофор?

В отсутствие Тилли Бенкердорф был беззащитен и становился удобной мишенью для острот цесаревича.

— Ничего не поделаешь, ваше высочество, мое дело безопасность и забота о вашей священной особе, а призраки не имеют ни пропуска, ни паролей. В свою защиту я хотел бы привести мнение его величества императора Иосифа Второго об организации вашего путешествия и, в частности, прогулок…