Bently

Пока выбирались из машины, из здания вышел Петр Николаевич, приветливо улыбнулся. В вырез белого халата выглядывала синяя рубашка. На ногах джинсы и туфли. Когда мы подошли, то крепко пожал руки, как давним и хорошим знакомым. Он вообще весь блестел и светился с такой яркостью, будто мы ему пришли сообщить, что он лауреат Нобелевской премии. Пригласил следовать за ним. Мы, как и в прошлый раз, поднялись по сумрачному коридору на второй этаж. Из-за одной из дверей послышался заливистый женский смех. Петр Николаевич остановился возле кабинета с выцветшей табличкой «37», пригласил войти. Внутри стояли две кушетки с клеенками и подголовниками, рядом аппаратура. Письменный стол с компьютером, стол на колесиках с множеством пробирок в подставках, ножниц, пинцетов, шприцов и прочих медицинских принадлежностей. Жалюзи подняты, окна блестели, но между деревянных рам валялось множество дохлых мух. Мама наверно в обморок бы упала от такой грязи. В остальном комната чистая и недавно убранная, на полу не во всех местах высохла вода.

— Присаживайтесь на кушетки, — Петр Николаевич закрыл дверь. — Нам предстоит долгий и серьезный разговор.

Мне никогда не нравилось подобное начало. Если врач говорит, что будет не больно, значит, будет больно. Если говорит, что предстоит долгий и серьезный разговор… даже представить страшно, насколько длинным и серьезным он должен стать. Правда, не уверен, что Петр Николаевич врач. По крайней мере, в привычном понимании этого слова.

— Вообще, если честно, — Сергей Владиславович бухнулся на койку, сложил руки на груди. — Я бы ни за какие коврижки не поверил, что здесь делают подобные операции, если бы не источники, из которых об этом узнал.

— Здесь не частная лавочка, лоска и блеска не требуется. А все необходимое и так есть, — Петр Николаевич выкатил на середину комнаты офисный стул, присел, закинув ногу на ногу. — Устраивайся, — сказал мне.

Я уселся на краешек второй кушетки, почувствовал себя неловко и прислонился к стене. Появилась мысль лечь. Решил, что это будет смотреться нагло и некультурно.

— Значит так, — начал Петр Николаевич. — Мы собрались втроем и теперь можем нормально поговорить. Чем занимаюсь я, вы знаете. Чем занимаетесь вы, мне не интересно. Поступило указание, и я его выполняю. Дальше нам придется сотрудничать, так как от каждого из нас зависит успешный исход операции. Любая мелочь, даже не тот цвет туалетной бумаги, может стать фактором, из-за которого все провалится.

Губы растянулись в улыбке. Про туалетную бумагу прикольно звучит.

— Всеволод, я сказал что-то смешное? — оборвал мысли Петр Николаевич.

— Простите, — ненавижу, когда кровь приливает к лицу. — Просто про туалетную бумагу классно звучит.

— Может быть и классно, — согласился он. — Но при других обстоятельствах. Я не шутил. Отныне, с этой самой минуты, у меня нет чувства юмора. Все мои слова должны восприниматься буквально и максимально серьезно. Повторяю, любая мелочь может сыграть критическое значение. Как это относится к туалетной бумаге не того цвета? Элементарно. Был у меня пациент, который любил исключительно красную. После пересадки любого органа часто бывает депрессия. Иммунодефицит, отторжение клеток… Так вот, та депрессия, которая бывает у людей после трансплантации почки, печени или сердца, полнейшая ерунда по сравнению с той, что вас ждет после пересадки мозга. Мой пациент, которому впервые разрешили самостоятельно встать, зашел в туалет. Сил было мало, и на унитаз он попросту упал. Сделал дела и потянулся за бумагой. Такая мелочь, о которой в обыденной жизни он бы забыл через две секунды, привела к сильнейшему расстройству. Он даже в кому впал. Благо все обошлось. Сейчас живет и здравствует. Поэтому я и настаиваю, что каждый мой вопрос, пусть он не всегда будет казаться нормальным, задан не просто так. Каждое мое указание дано не из прихоти, а исключительно для того, чтобы вы чувствовали себя лучше. Сейчас мне надо вам все подробно рассказать и предупредить обо всех рисках. Немалых, кстати. И помните, пока не началась операция, у вас всегда есть возможность отказаться. А уже через неделю… — развёл он руками.

— Намекаете на то, что через неделю отказаться не смогу? — я до сих пор до конца не верил в реальность происходившего, не мог представить, что через небольшой промежуток времени буду владеть всеми материально-денежными благами, о которых миллиарды людей мечтают всю жизнь.