Беовульф

Шесть трупов, из них два изъеденных — не волком, не хорьками, не лисицей и не медведем, какие в Даннмёрке встречались редко и только в лесах южнее, ближе к порубежью с ютами. Да и слова «изъеденный», «траченный», какие обычно используют для обозначения мертвецов, тела которых повредил обычный хищный зверь, большой или маленький, подходили мало: некто вначале убил всех шестерых годи, а потом устроил кровавую каннибальскую тризну, два скелета обглодав дочиста.

Эремод не убоялся, до сумерек исследовав капище вдоль и поперёк. Никаких следов не нашёл. Потом вскочил на коня и примчался в Золотой бург, говорить с Хродгаром. Если нечисть пришла к богам, на священную потайную землю, оберегаемую асами и ванами, значит дело совсем плохо. Жрецов убили — ещё хуже. Да и людоедство…

Где такое видано, конунг? Что происходит? Чья вина?

Тогда, как уверял Хродульф, владетель Хеорота и военный вождь данов впервые «ушёл от народа» — заперся в Оленьем зале, никого к себе не допускал, все тяготы власти переложив на молодую жену, прекрасную Вальхтеов. Только по весне взял себя в руки, собрал войско и ушёл в поход — в дальний поход, не куда-нибудь, а за Бистулу.

Славно побился с жемайтами, литами и балтами, пощипал антов-кочевников, вернулся по осени с богатой добычей, свою долю отнёс на капище: Эремод за лето хитроумно переманил двух фризских жрецов и одного сакса, соблазнив богатством и славой Хеорота. Приглашение они приняли, а предостерегающими словами Эремода пренебрегли, хотя годи честно рассказал, что произошло на капище минувшей зимой.

Все трое погибли следующей весной. Капище сочли проклятым, и больше люди туда никогда не ходили. Требы богам теперь относили в дальнее святилище, которое находилось между озёрами у поселения Сканнеборг, в дне конного перехода.

…Вплоть до самого Йоля ничего не происходило. Никто не исчезал, зимовали мирно и бестревожно, прошлогодние события начали забываться. Однако на пятую седмицу после Йоля чудовище вернулось — тварь за ночь вырезала семнадцать дружинных, двое сгинули. Весной нашли кости на побережье и мелкие вещицы, по которым и опознали пропавших.

С каждым годом становилось только хуже: незримое чудовище убивало с наступлением холодов, редко случалось так, чтобы люди исчезали осенью или по ранней весне. Летом — никогда.

В иной, «удачный» год погибало всего три-четыре человека, но чаще всего за зиму монстр похищал или размётывал в клочья, оставляя недвусмысленные следы своих визитов в Хеорот прямо посреди бурга, не меньше двадцати дружинных или тех, кто случайно вышел ночью из дому.

Хродгар пытался бороться — устраивал засады, копал волчьи ямы, ездил в большое капище к фризам, с богатыми приношениями: короб с золотыми монетами и украшениями и пять быков в жертву. Избавиться от кровавого призрака Хеорота не удавалось — он возвращался, когда на чёрную осеннюю землю Даннмёрка падали первые снежинки.

Седьмым годом от своего первого появления чудовище обозначило себя, назвалось и пригрозило — Хеорот и род Хродгара сгинет! Время значения не имеет — никто из живущих здесь не избежит погибели!

— Постой, постой. — Ремигий коснулся плеча увлёкшегося рассказом Северина. — То есть как «обозначило»? И что значит «род Хродгара»?

— У конунга было двое сыновей. Вальхтеов вовсе не бесплодна, так говорят, чтобы… Чтобы ввести в заблуждение других. Но все даны знают, что от чресел Хродгара родились два мальчика, Хредрик и Хродмунд. Их обоих забрал… Забрал Грендель. Той зимой он нанёс самый страшный удар, после которого владетель Золотого бурга и лишился рассудка.

Чудовище, будто нарочно, приходило на праздники, оно словно хотело показать, что не опасается гнева богов, а человек для него — ничто, добыча, ёдово… Грендель объявился в ночь на «Доннарово дарение», когда почитался огонь, воспламенённый молотом первейшего воителя Асгарда. На этот раз он не скрывался и не ждал, пока в Хеороте уснут — просто вышиб дверь и набросился на ошеломлённых дружинных. Сопротивляться было невозможно, силой и быстротой Грендель превосходил десятерых и, похоже, использовал колдовство.

— Хродульф видел его мельком, — тихо говорил Северин. — Грендель похож на человека, только невообразимо огромного. Чтобы войти в двери Оленьего зала, ему пришлось согнуться чуть не вдвое. Ходит на двух ногах… Больше племянник конунга ничего сказать не мог, одно твердил: обличье Гренделя словами описать невозможно. В любое мгновение он может сменить облик, Грендель якобы материален и в то же время бесплотен. Как так может быть, не пойму…

— Это малозначащие частности, — махнул рукой епископ. — Потом выясним, уверен. Что произошло дальше?