Беовульф

Грендель велик, быстр и очень силён. Его когти и зубы смертоносны, тролль может убить человека одним движением, затоптать, обездвижить и лишить воли колдовством. Следовательно, действовать надо молниеносно — нанести единственный точный удар! Ни в коем случае не подпускать чудовище близко, задавит! Но как это сделать? Грендель в одном прыжке способен преодолеть два-три десятка шагов!

Сторонним наблюдателям показалось, что схватка продолжалась лишь краткий миг. Грендель свёл лапы, пытаясь расплющить человека между своими огромными ладонями, Беовульф оттолкнулся обеими ногами, падая на спину и одновременно бросая меч, словно обычный кинжал.

Хрунтинг единожды перевернулся в морозном воздухе, лезвие ударило в левую лапу Гренделя немногим выше локтя и полностью отсекло её. Было слышно, как меч звякнул, упав на камни.

— Быть не может, — выдохнул Северин. — Никто не мог пробить шкуру тролля! Никогда!

Грендель покачнулся, издал резкий стрекочущий звук, схватился правой ладонью за обрубок, пытаясь сжать его и остановить хлынувшую кровь, дымящуюся на предутреннем морозце. Завыл, закружился на месте, брызгая на землю кровавыми каплями.

И бросился бежать прочь, спотыкаясь и стоная.

* * *

Над побережьем разнёсся исступлённый, тяжкий рык, не принадлежавший Гренделю — что-то огромное и лютое бесновалось в скалах над песчаной полосой, отделявшей Даннмёрк от волн Германского моря.

* * *

— Он не вернётся. — Беовульф заметил людей, вышедших к «божьему столбу» со стороны кузни. — По крайней мере, не этой ночью.

— Ты не убил его, — сурово бросил Хенгест. — Значит…

— Ничего это не значит. — Беовульф поднял Хрунтинг, зачем-то понюхал лезвие и протёр его сорванным пучком сухой травы. — Что стоите, бестолочи?! Поднимайте людей, зовите всех — иначе Олений зал…

— …Пусть Олений зал, золотой Хеорот уйдёт в прошлое, — раздался знакомый женский голос. Никто не заметил появления конунгин в окружении всех восьмерых вальхов. Выходит, она следила за битвой. — Как и Грендель… Я построю новый бург. Теперь мы поселимся в другом месте, чтобы забыть Проклятие Хродгара. Отойдите, незачем спасать то, что давно мертво. Очищающее пламя избавит эту землю от памяти о позорном прошлом.

— Но там же остался Хродгар! — шагнул вперёд епископ. Раздуваемый ветром огонь на крыше Оленьего зала распространялся с неимоверной быстротой. — И конунг ещё жив! Северин, за мной! Поможешь!..

— Нет! — Дорогу Ремигию заступил Ариовист. — Не вмешивайся в дела рода Вальхтеов, жрец. Нельзя.

— Я сама. — Конунгин отстранила Ариовиста, быстро взошла на крыльцо. Жестом запретила вальхам идти вслед. Кратко взглянула на Ремигия: — Я благодарна тебе, но это действительно не твоя забота, ромейский годи — только моя…

— Она там погибнет, — убеждённо сказал Северин, наблюдая, как над Хеоротом вздымается ревущий огненный вихрь. Пришлось отойти от дома к «божьему столбу», палило нещадно.

— Не лезь, — огрызнулся Хенгест. — Судьба решит!

Судьба и решила.

Вальхтеов появилась на всходе, степенно спустилась по деревянным ступеням, не обращая внимания на сыплющиеся искры и волны жара, подошла к гостям, данникам и родичам. Объявила ровным голосом:

— Конунг Хродгар, сын Хальвдана из Скёльдунгов умер, как и положено мужчине — я сама вложила меч в его руку. Как и было обещано прежде, военным вождём отныне будет Хродульф, сын Виглафа. Помогать ему станет Унферт, сын Эгглафа. Я же, как вдова конунга, пригляжу за тем, чтобы разорённое злобным троллем хозяйство возродилось и никто из родичей, ближних, воинов и их семей не остался голодным и чтобы у каждого было тёплое жилище…

Последняя фраза ясно давала понять: настоящей хозяйкой останется Вальхтеов. До времени, пока Хродульф не повзрослеет и не сможет править единолично.

— Тризны не будет, — продолжила конунгин. — Хеорот — лучший погребальный костёр, о каком может мечтать любой властитель, особенно такой как… как Хродгар. С Оленьим залом падёт и проклятие… Я благодарна тебе, Беовульф, сын Эггтеова, из племени Людей Тумана. Хродульф вознаградит тебе завтра.

С тем суровая конунгин кивнула своим вальхам и собралась было уйти вниз, под холм, в ставший привычным общинный дом. Госпожу окликнул Ремигий:

— Остановись, женщина. Расскажи им всё. Эти люди достойны знания о происшедшем.

— Завтра, — проронила Вальхтеов, даже не оглянувшись. — Клянусь.

Даны последовали за хозяйкой, Унферта вели под руки. Рядом с «божьим столбом» остались только Ремигий, Северин, Гундамир с Алатеем. Ошарашенный всем увиденным Эрзарих так и оставался в седле, держа за поводья лошадь Беовульфа. Сам Беовульф стоял перед Оленьим залом, сжимая в руках клинок, некогда принадлежавший Фрейру.

Прошлое уходило, пожираемое безжалостным пламенем, настоящее очищалось от скверны в буйном неукротимом огне. Исчезала слава — добрая и дурная, — Золотого бурга, некогда знаменитого от Бистулы до Рейна подвигами своего властелина, его несметными богатствами, его доблестью, богатырскими потехами и удалью молодости…

И его ужасным Проклятием.