Я почувствовала себя сжимающейся пружиной. Это ощущение было мне знакомо как родное, и я обрадовалась, когда обнаружила его в себе. Когда я начинаю так злиться, никто меня не остановит. Нет такой силы. И плевать на все внешние обстоятельства — именно на этом темном огне злости я прошла все самые страшные годы своей прежней жизни. Эта жаркая и одновременно ледяная ярость не давала мне сдаться, опустить руки, плыть по течению и в конце концов погибнуть, когда вокруг был такой мрак и чернота и окружающие меня люди сотнями тонули в ужасе и безнадежности.
И сейчас я не почувствовала страха. Пусть только сунутся, душегубы, пусть только войдут под сень нежных, полупрозрачных, таких безопасных березок.
В тот раз я сама не поняла, какая волна меня понесла, но знаю точно: тех троих в лес я заманивала специально. Не знала еще сама, что стану с ними делать, что вообще должно произойти, но темное, злое предвкушение переполняло мою душу до краев.
Шажок, еще шажок — сволочи крались ко мне, а я незаметно, медленно отступала, стараясь держаться с беспечным видом на открытом месте, но зорко следя, чтобы не отходить далеко от своих владений. Шагов на двадцать пусть подойдут… ну еще немного. Еще чуть-чуть…
— Стой, девка! — хрипло гаркнул один из висельников, выскакивая из-за куста и бросаясь мне наперерез. — Стой, дура, умные люди с тобой по-хорошему поговорить хотят! Стой, все равно догоним!
Ага, щаз-з-з, как говорила правнучка. Я специально сделала вид, что испугалась, чуть не уронила корзину с грибами и со всех ног кинулась в лес. А эти идиоты, почуяв близость жертвы, — за мной.
То, как они пересекли невидимую границу и оказались там, куда их манил мой мелькающий между деревьями силуэт, я почувствовала сразу всем телом, всем существом. И резко остановилась. Развернулась к ним, и…
Эх, жаль, поспешила. Поторопилась. Слишком мало у меня опыта охоты на людей.
Когда твердая, поросшая невысокой безобидной травкой земля вдруг топью расступилась под ногами самого быстрого преследователя и он с разбегу провалился в нее по колени, двое других успели шарахнуться назад. И даже схватили воющего от ужаса и неожиданности передового гада, не давая жадно чавкающей жиже засосать его по пояс.
Выдернули, да только потому, что сами ногами стояли за невидимой границей.
— Ведьма! Ведьма! Сгинь, проклятая! — провыл самый смелый из душегубов.
— То стой, то сгинь, — неприятно усмехнулась я, не трогаясь с места. — Вы уж определитесь, любезные. А еще лучше — сгиньте сами да хозяевам своим передайте, что если будут мне и дальше докучать — пожалеют!
Глава 31
Вот с тех самых пор засады у тропы больше не наблюдалось. Но я была бы слишком наивной, если бы решила, что нас оставили в покое навсегда. Нет, просто враг временно отступил и явно обдумывает, как меня достать.
Главное, в селе мне все же надо было появляться. Самая страда запасливая подступила — бабье лето. Соленья, варенья, а главное — крупы, мука, соль. Ткань, шерсть! Кроме как в деревне, мне их взять негде.
По моей просьбе всю невеликую наличность, что завелась у меня за лето — где за эспадрильи монетками дадут, где за смородиновку, — Астасья потратила на поросенка. И откармливаться он остался у нее на дворе, в обмен на кое-какие услуги с моей стороны. В ноябре ее муж будет колоть свиней, тогда и я свою долю мяса и сала заберу.
Но чтобы поддерживать эти и другие договоренности, мало было появляться на опушке или зазывать гостей к себе. Тем более что селяне, хотя и не шипели мне вслед про ведьму, леса стали побаиваться.
Самое досадное, что, если бы я взялась-таки отстаивать свои права на землю в уездном суде, денег нам бы хватило не только перезимовать. Со старосты, много лет «арендовавшего» покосы близ чащи, а также несколько небольших распаханных участков, было что взять.
Но я четко понимала, что стоит мне сунуться дальше крайних дворов с их тихой, почти нелегальной торговлей — тут-то меня и прижучат. А вот потихонечку рано-рано утром к Астасье еще есть шанс проскочить.
Таким вот полушпионским-полуосадным методом у нас в амбаре появились мешки с ржаной мукой, овсом, просом и даже гречихой. Я с радостью узнала, что эта весьма полезная культура вполне успевает вызреть на южных склонах холмов, а еще ее нарочно разводят пасечники из сел, что южнее.
Тут ведь что здорово — крупа сама по себе всегда пригодится, но я сразу глаз положила на гречишную шелуху и по договоренности с удивленными бабами — за обещание показать секрет — запаслась целым возом тугих дерюжных мешков.
Первое, что я сделала, — это набила всем нам подушки. Сшила наперники, и вместо собственно пера туда — шелуху. А то мы спали на кое-как скомканных тряпках, вроде и привыкли, но зачем над собой издеваться, когда есть такая отличная и даже, говорят, полезная вещь?
Бабам я те подушки продемонстрировала — далеко не каждой было по карману обеспечить этим полезным спальным предметом членов своих очень многочисленных семейств. А девкам в приданое, опять же? И перины надо, и подушки, и много чего.