Беранже

Беранже следит по газетам за очередными словопрениями в палате депутатов по вопросу о избирательной реформе. Кто победит в очередной парламентской битве? Кто? Конечно, и здесь побеждают герои биржи, держатели акций. Они добились повышения имущественного ценза для избирателей. Выбирать и управлять во Франции могут только толстосумы…

Защитив голову от южного солнца широкополой шляпой, натянув на руки перчатки, Беранже обирает улиток с кустов роз в своем саду. Сколько их прилепилось здесь, скользких, жирных, омерзительных! Устроились с удобствами на молодых побегах и чванятся одна перед другой. И в окрестных виноградниках их полным-полно.

Кого напоминают они поэту? Почему при виде их отвращение и гнев растут в его груди, подступают к горлу? Ну да. Ведь точно такие же чувства вызывают в нем тупые, жирные и важные владельцы состояний, акций, домов, рудников, земель — нынешние «хозяева» Франции.

Вот эта — очень уж жирна —
Мне крикнуть хочет: «Друг сердечный,
Проваливай скорей!» (Она —
Домовладелица, конечно!)
О, как чванливы, как жирны
Вы, слизняки моей страны!

Все они живут на чужой счет и безжалостно уродуют лучшее в мире, слюнявят виноград и розы, на которых угнездились. Что улиткам до красот природы? Что им до красоты и величия людского ума?

«Как, жить процентами ума,
Когда имеешь дом доходный?»
Улитка не сошла с ума.
Иди-ка прочь, бедняк голодный!
О, как чванливы, как жирны
Вы, слизняки моей страны!
Улитки — что ни говори —
Сзывают съезды по палатам,
И эта вот (держу пари!)
От правых будет депутатом.
О, как чванливы, как жирны
Вы, слизняки моей страны!

В другом стихотворении, «Черви», написанном позже (в 1842 году), ненависть к буржуазии звучит еще резче и общий тон еще мрачнее. Поэт признается самому себе в полном крушении своих надежд на строй, рожденный Июльской революцией. Двенадцать лет призывал он лелеять и растить посевы Июля, и вот теперь перед ним горькие, ядовитые плоды. Их подточили черви, пробравшиеся в завязь цветка. «Тихие глухие слуги смерти», черви пытаются теперь подточить самые корни дерева Франции. Пусть, подгнившее, оно рухнет на землю, замышляют они,

«А у подножия разверзнется пучина,
Что роем мы тебе, о дремлющий народ!»

Как далеки эти горькие прозрения от прежних «третьесословных» иллюзий Беранже! Буржуазные слизняки, паразитирующие на розах Франции, мерзкие черви, подтачивающие дерево родины, враждебны народу, он не сомневается в этом.

Стихотворение «Черви» не будет издано при жизни Беранже, оно увидит свет лишь в 1860 году, в приложении к третьему изданию его «Автобиографии».

ФЕЯ РИФМ

Молодой парижский башмачник Савиньен Лапуант работал в глубине садика, примыкавшего к его лачуге на улице Нев-Кокенар; работал и напевал в такт легкому постукиванию молотка. Воробьи отзывались чириканьем. Песенка складывалась слово за словом.

Он и не заметил, как кто-то подошел к калитке.

— Здесь живет мосье Лапуант?

Как был, в фартуке, Лапуант поспешил навстречу неожиданному посетителю. У калитки стоял невысокий старик с обнаженной головой.

— Да, это я, мосье Беранже! — радостно воскликнул Лапуант и бросился в открытые объятия старика.

— Значит, вы меня знаете, сынок?

— Нет, но я сразу угадал, кто вы!

— Ну вот, я пришел сказать вам, что вы настоящий поэт.

Прочитав в газете «Ревю Эндепендан» поэму Лапуанта «Труд», Беранже решил лично поздравить автора и познакомиться с ним.

Да, старый песенник снова бродит по Парижу, «то ради Пьера, то ради Поля», как говорит он сам.

Распрощавшись с южным небом и покинув свой розарий, он переселился в 1841 году поближе к столице: сначала в Фонтене-су-Ле Буа, а потом на старое место — в Пасси. Стосковался вдали от друзей. Письма — это все же не то, что живое общенье. А в Париже еще осталось несколько старых приятелей и есть молодые друзья-поэты, которым он может пригодиться.

— Приходите ко мне обязательно, — говорит он Лапуанту. — Я дам вам словарь синонимов. Всю жизнь я советовался с ним!

Лапуант не оттягивает ответного визита. Летит в Пасси как на крыльях. Еще бы! Говорить с самим Беранже, слушать его советы — и это не во сне, а наяву!..

И вот они сидят в строгой и чистой комнате Беранже. Все здесь просто и скромно. Ничего лишнего. Старенький, вероятно, еще отцовский секретер, узкая железная кровать с зелеными перкалевыми занавесками, вольтеровское кресло у камина и несколько стульев. Никаких украшений. Только бронзовый медальон на стене с изображением Манюэля во весь рост.