Бердичев

Рахиль. Ты меня слушай… Йойна тебя назвал «вечный студент»… Я ему говорю, что значит «вечный студент»?.. Как вы так говорите, Йойна. Вот вы сейчас смеетесь, а еще будет время и люди лопнут от зависти, когда посмотрят на нашего Вилю… Я и Злота всем так говорили… Мы наши дети не бросаем… Если надо посылка, так посылка. Сегодня мы Виле дадим, завтра он нам даст… Правильно, Злота?.. А Йойна за то, что он так говорил, теперь вырезали из носа кусок мяса.

Злота. Зачем ты радуешься, это же несчастье…

Рахиль. Ничего. То, что я сказала Виле, так Виля никому не расскажет. Говорят, что у Йойны рак, но Быля это скрывает. Слышишь, Виля, каждый год Быля с ним едет в Киев, и у него из носа вырезают кусок мяса… Это стоит еще тех денег… Ай, я не хочу о них думать, у меня есть про что думать. Виля, посмотри лучше на Алла и Лада, чтоб мне было за них. (Достает с буфета альбом.) Это Алла, ой, как она красиво танцует, она будет балерина… А это, ты думаешь, Люся в детстве? Нет, это Ладушка… Смотри, с воздушным шариком. Это я ей купила, думаешь, это Петя ей купил?

Виля. Современный Бердичев в третьем колене.

Рахиль. Чтоб мне было за их коленки… Ой, надо же позвонить Рае в загс… Алла не хочет быть Пейсаховна… Она хочет быть Петровна… И Лада тоже от нее учится… Когда Петя родился, так его родители записали не Петя, а Пейсах… А я им говорю: о чем вы раньше думали, идиоты?

Виля. Да, проблема сложная, но временная. Это последние Пейсаховичи и Исааковичи… В жизнь вступило поколение Анатолиевичей, Эдуардовичей, Алексеевичей, Александровичей…

Рахиль. А ему дали имя Пейсах… Так я зашла к Рае в загс… Ой, Рая, ей ниоткуда прожить день… Сколько у нее зарплата? Она собирает бутылки, что их оставляют пьяницы, и сдает… Так Рая мне говорит, когда Алле исполнится пятнадцать лет, надо написать заявление и пятнадцать рублей… Но я думаю, что за пятнадцать рублей я им обеим «Пейсаховна» поменяю на «Петровна». Что ты скажешь, Виля?

Виля. Нет, за пятнадцать рублей только Алла будет Петровна.

Рахиль. Ну, что ж, мэйле… Возьму в кассе взаимопомощи тридцать рублей… Ради своих детей надо делать все… Кто-то звонит… Злота, забери-но свое трико… Всегда она посадит свое трико на палку, что я открываю задвижку в печке, и выставит это свое трико на видное место сушить…

Злота. Она рвет от меня куски. (Снимает трико с палки и уносит его.)

Входит Борис Макзаник.

Макзаник. Ну, где тут ваши гости?

Рахиль. Какие гости?

Макзаник. Где здесь знаменитый человек? Ах, вот он, бородатый… Ну, здоров…

Виля. Борис Макзаник нас заметил и, в гроб сходя, благословил.

Макзаник(хохочет, выпучив глаза). Ну, как Москва?

Злота. Садитесь, выпейте с нами чаю… Я теперь вам не могу говорить «ты».

Макзаник. Да, мы повзрослели. (Хохочет.) И побородели. (Хлопает Вилю по плечу.)

Рахиль. Как папа, как мама?

Макзаник. Ничего, болеют… Старшее поколение…

Злота. Я помню, как ваш папа, еще до войны, читал лекции о международном положении на еврейском языке.

Макзаник. Отец у меня хороший, батя… Конечно, возраст, но продолжает, несмотря на пенсию, работать в области журналистики. Внештатный корреспондент «Радянськой Житомирщины». Вы читали недавно его большую статью «Жертвы сионизма», про евреев, которые уехали из Житомира в Израиль и теперь хотят вернуться назад?

Рахиль. Я только местную газету выписываю «Радянський шлях».

Злота. А как ваш сын? Извините, я вас расспрашиваю…

Макзаник. Сын… Вот мой сын. (Достает фото.) Уже семь лет мальчику. (Виле, тихо.) Может, прогуляемся, а то тут тетушки.

Виля. Нет, гулять не хочется.

Макзаник. Э-э, да ты, я вижу, скис. А вот смотри фото: мы с тобой, какие молодые ребята, и вот твоя надпись: «Другу по надеждам и мечтам»… Молодость…

Виля. Мао Цзедун прав. В молодости человек — это чистый лист бумаги…

Макзаник. Странные у вас в столице мысли… Пришел бы на завод, пообщался бы с рабочим классом, тогда и дети появятся. (Хохочет.) Это ведь очень просто… Не получается, передохни, погуляй немного по комнате, скушай ложку меда… Ну, а если всерьез, я стихи своему сыну Саше недавно написал. Хочешь послушать?

Виля. Прочти.

Макзаник. Стихи обычно приходят вечером после трудного дня… Вот, послушай: «Сыну Саше. Эпоха целая прошла с тех пор, как мама на горшок тебя сажала, а ты кричал «уа-уа» и ничего не понимал. Теперь ты взрослый человек, не делаешь сырых пеленок, но я хочу, чтоб целый век был жив в тебе, мой сын, — ребенок». (Последнюю фразу произносит дрогнувшим голосом.)

Виля. Ничего. (Начинает кашлять.)