Берег дна

— Маша, наводи луч! — заорал он и полез в карман за гайками.

Перепуганная Маша еле справилась с дрожью в непослушных руках и направила бирюзовый луч чуть выше тумбочки, где тут же расцвел радугой причудливый полупрозрачный бутон. Есть! Мотя завопил бы от радости, если бы не резкая боль, парализовавшая на мгновение легкие. Согнувшись пополам, он все же умудрился зашвырнуть гайку в центр аномалии. Та тускло блеснула гранями и исчезла, будто растворилась.

— Я первый, — простонал Мотя, — если меня не расплющит и не разорвет, через пять секунд ныряйте за мной.

Еле передвигая ноги, он доковылял до тумбочки, с трудом на нее взобрался и провалился боком в цветок. Сюр взял из рук Маши прибор и подтолкнул ее в спину.

— Давай быстрее, вот-вот накроет, я из последних сил держусь.

Ноги не слушались Машу, жутко крутило желудок, саднило в висках, а в затылок будто вонзили тысячу раскаленных иголок. Превозмогая боль, ей удалось доползти до тумбочки, чьи-то руки, кажется, это был Дима, довольно бесцеремонно подсадили ее, но сил реагировать уже не осталось и она просто потеряла сознание, удачно свалившись в самый центр бутона. Единственное, что она запомнила перед тем, как упасть в аномалию, так это грудастую тетку, похожую на актрису из дурацкого сериала про няню на обложке какого-то журнала.

Глава 15

1

Был, видимо, июнь. Солнце уже вовсю пробивалось сквозь ставни, сквозь веки, сквозь хрусталик, стекловидное тело, сетчатку, глазной нерв и наконец добралось до мозга. «Лишние и ненужные знания никого никуда не приводили», — подумал профессор Титаренко, окончательно просыпаясь. «Сон алкоголика краток и тревожен», — не к месту пробилась вторая утренняя мысль. Голова тяжелее чугуна… нет, тяжелей унбинилия, во рту словно стая непрерывно испражняющихся сурикатов пробежала. «Федю и Петю — прибью» — третья утренняя мысль не была столь уж оригинальной. Именно аспиранты Федя и Петя соорудили эту «адскую машину», производящую самогон невероятных органолептических свойств. Федя и Петя называли это пойло «Гремлин-водка», очевидно, потому, что выпившие его превращались в настоящих гремлинов — начинали беспрерывно ржать и кривляться. Впрочем, реальный экономический эффект «Гремлин-водка» приносила. Советских денег у профессора и аспирантов, понятно, не было, но часть местного населения за самогон готово было быстро позабывать мусульманские корни, прикинуться атеистами и расплачиваться как натуральными продуктами, так и деньгами. Товар-деньги-товар, привет марксистской экономике…

Профессор, покряхтывая, поднялся с топчана, подошел к баку с водой, плеснул на лицо. Сон улетучился окончательно. Профессор вышел на крыльцо, зажмурился от яркого света. Чингизская степь еще цвела, стрекотали насекомые, в травах кричала мелкая птичья сволочь. Профессор специально выбрал себе дом на окраине Лиманска, чтобы можно было вот так, утром, выйти на крыльцо и впитать в себя потрясающий степной пейзаж, с синеющими на горизонте сопками и предгорьями.

— Эх, лепота! — профессор любил цитировать старые фильмы.

Калитка приоткрылась, в проеме плетеного забора появился Шакарим, местный староста, а точнее — комендант.

— Привет, насяльника, как жизнь?

Шакарим был человеком без возраста, типичный восточный дедок: маленький, сухой, загорелый, морщинистый. На таком старичке органично смотрелся бы полосатый халат и тюбетейка. Тюбетейка была, однако одет Шакарим всегда был в мятую довоенную офицерскую форму, только без отличительных знаков в петлицах. Поначалу сочетание тюбетейки с формой смешило профессора, но потом он привык.

— И тебе привет, добрый человека Шакарим. Жизнь у меня идет хорошо. На завтра планируем новый эксперимент. В степи.

— Я тебе что хотел сказать, насяльника. В степи опасно стало. Как рассвело, Абаев выстрелы слышал. Или охотился кто. Или лихие люди в степи гуляют. Или еще что…

Дедок отлично говорил по-русски. А слово «насяльника» он перенял у Феди и Пети. Так они за глаза называли профессора. Откуда взялось слово, профессор не знал, но подозревал, что из какого-то юмористического шоу. Шакариму слово почему-то нравилось. Самого же Шакарима Федя и Петя за глаза называли Шакилом О’Нилом. На противопоставлении, так сказать, играли…

— Да брось, Шакарим, какие лихие люди? Амнистия еще не добралась, да и лагерей тут рядом нет…

— Ну ладно, насяльника, я тебе сказал. Еще чего тебе скажу. В Караул большие люди приезжали, наверное, из ЧеКа. Что-то искали, спрашивали. Не тебя ли?

— Нет, Шакарим. Моим начальникам, как ты говоришь, ЧеКа сейчас не до меня. Ты слыхал, что Берия — английский шпион? Вот там сейчас еще шпионов ищут. И контору делят на части. Не до меня им… Я им телеграммы по рации уже отсылал.

— Ну ладно, насяльника. Пойду я. Водки дашь?

— Зайди к Феде с Петей, скажи, что я велел выдать. И про стрельбу им расскажи.