'Берег' и море

Прошла пауза. Адмиральша помахала веером, подровняла на обеих руках кольца и не без иронически-шутливого упрека сказала:

- А я думала, что вы, Александр Петрович, удостоите представиться жене начальника эскадры и расскажете что-нибудь интересное с родины... А вы было бежать... Это нелюбезно, молодой человек.

"Начинается разнос?" - усмехнулся про себя Артемьев и сказал:

- Я не смею беспокоить вас, Елизавета Григорьевна.

- Вот как! - не то удовлетворенно, не то недоверчиво протянула адмиральша.

- Я по службе, Елизавета Григорьевна... Явиться к его превосходительству.

- Пармен Степаныч отдыхает. Я ему скажу, что вы являлись. Передать ему что-нибудь надо?..

- Очень вам благодарен. Решительно ничего.

- Ведь вы, Александр Петрович, назначены сюда, конечно, Нельминым?

При имени Нельмина и слове "конечно" молодой моряк густо покраснел и с какой-то особенной силой уверенности, которою хотят обмануть себя не уверенные в чем-нибудь люди, ответил:

- Я назначен по распоряжению министра!

- И Василий Васильич лично приказал вам уехать из Петербурга через три дня?

"И это уж известно!"

- Нет-с. Начальник главного штаба сообщил мне приказание министра.

- Но отчего такая спешность, Александр Петрович? - казалось, с самым искренним участием спросила адмиральша.

Об этом напрасно раздумывал и Артемьев и до сих пор ни до чего не додумался.

- Воля начальства! - сказал он.

- Я решительно не понимаю Василия Васильевича. Он ведь добрый старик. Входит в семейное положение офицера... Сам женатый. Я еще поняла бы такие распоряжения Нельмина... Холостяк... Любит щеголять энергией. В три дня! По правде сказать, я - не большая поклонница нового товарища министра. Несколько предосудителен этот дон-Жуан под шестьдесят...

Артемьева уже грызло подозрение.

- А ведь вы, Александр Петрович, очень не хотели к нам?

- Очень! - горячо воскликнул Артемьев.

- Ну еще бы, это так понятно. Я слышала, какая у вас прелестная и преданная жена и - без комплиментов! - какой вы, Александр Петрович, образцовый муж и отец...

"Куда это ты гнешь, ведьма? - подумал Артемьев и взглянул на нее совсем любезно улыбается теперь лягушечьими глазами. А все-таки скорей бы треснул брамсель, - и она бы ушла!" - неделикатно пожелал молодой человек, взволнованно ожидавший от адмиральши какой-нибудь любезной "пакости".

- Такие дружные, согласные пары ныне, к сожалению, редкость, продолжала адмиральша, по-видимому, оживившаяся матримониальной темой. - Не правда ли, Александр Петрович?

"Правда, что ты одна из отвратительнейших особ для пары! Вот это правда!" - хотелось бы сказать гостю, но вместо этого он, подавая реплику, уклончиво промолвил:

- Говорят...

- К несчастию, в этом "говорят" много правды... Или муж увлечется чужой женой... или жена - чужим мужем. Да еще, пожалуй, и каким-нибудь холостяком второй молодости в придачу, особенно если законный муж - большой философ... Никакого чувства долга... Никаких нравственных принципов... И куда мы придем!?

Но в эту минуту, щегольски одетый во все белое и в белых парусинных башмаках, молодой матрос, благообразный, чисто выбритый, с опрятными руками, видимо, с повадкой хорошо выдрессированного адмиральского вестового, остановился в нескольких шагах от адмиральши и, глядя на нее напряженными, слегка испуганными глазами, тихим и почтительным голосом доложил:

- Капитан просит позволения видеть ваше превосходительство!

- Проси!

И, обращаясь к Артемьеву, прибавила, любезно и конфиденциально понижая голос:

- A la bonne heure*! Сейчас увидите большого философа-мужа.

______________

* Отлично! (франц.).

- Да Князьков и не женат.

- Какой Князьков?.. Я говорю про милейшего Ивана Николаича... Вы знаете Каурова? Муж недавно перевел его командиром с "Верного" на "Олега", а Князькова на "Верный".

В вошедшем видном брюнете с красивыми крупными чертами моложавого, румяного и жизнерадостного лица, с пушистыми усами и окладистой черной бородой, решительно нельзя было увидать ни малейшей неловкости или затруднительности мужа "великолепной Варвары".

Он молодцевато и как-то приятно и легко нес свою крупную, полноватую фигуру в белом кителе, белых штанах и желтых башмаках, слегка почтительно наклонив коротко остриженную, крепко посаженную, круглую, черноволосую голову с жирным загорелым затылком.

Кауров крепко поцеловал руку адмиральши и с аффектацией почтительного подчиненного спросил:

- Как прикажете, ваше превосходительство... Будить адмирала?

- А что?

- Ученье... Адмирал хоть посмотрит.

- Какое в два часа?

- Минное, ваше превосходительство.

- Не беспокойте Пармена Степаныча. Делайте без него.

- Слушаю-с, ваше превосходительство!

Кауров с каким-то удовольствием и как-то "вкусно" сыпал "превосходительством".

Адмиральша указала на стоявшего Артемьева.

- Вот и новенький к нам. Знакомы?

Кауров так крепко пожал руку Артемьева и так ласково, добродушно и, казалось, чуть-чуть посмеиваясь глазами, улыбался всем лицом, что влюбленный любовник его жены невольно смутился и, казалось, готов был сейчас же извиниться перед мужем и просить, чтобы он на него не сердился. Он сам понимает, как обворожительна его жена.