Теперь покачнулся Вальин. Он словно услышал эхо пяти прожитых без семьи кругов. Эхо всех голосов, что пытались объяснить ему, как же так вышло. Эхо всех голосов, обвинявших в Великом Разладе кого угодно, только не себя.
– А людей, принесших факелы и камни, можно было вразумить иначе? – прошептал он, не веря ушам. – Они убили бы его – и хорошо, если только его, а не всех служителей и прихожан, находившихся в тот день в храме. Арнст, твой отец ведь…
Но Арнст распалялся и точно не слышал. Он продолжал сыпать обвинениями:
– Ваш
Это было уже невыносимо, казалось лицемерием – хотя, скорее всего, было лишь данью отчаяния. Вальин поднял руку, прося замолчать, но Арнст не замолчал. Его трясло, волосы его стояли дыбом, словно шерсть животного. И он, как животное, щерился.
– Да на что вы надеетесь? – выдохнул он наконец. – На что? Эта тварь может глотку перекусить, и вы
– Арнст! – Бросило в жар, захотелось просто расхохотаться ему в лицо, но получилось только зайтись жалким кашлем. Смех застрял в горле. – Арнст, и снова хватит, почему, по-твоему, самое страшное в человеке – это его…
…острые зубы? Но закончить он не успел.
– Впрочем, я не дам, нет, нет…
Арнст обогнул разделявший их стол, швырнул на него карту, приблизился к Вальину и откинул со лба прядь. Криво улыбнувшись, коснулся золоченой рукояти за своим широким кожаным поясом. У него с давних времен уцелел пистолет, даже уцелели заряды. По дулу шел витой узор колючих розовых побегов. Вещь отца. Вальин ее помнил.
– Если его чернорылое величество, – Арнст сипло, рвано вздохнул, – сунется к вам так близко еще раз, если посмеет требовать чего-то или…
Вальин проследил за движением, а потом, сам того не осознав, резко перехватил чужую руку. Сжал так, чтобы Арнст почувствовал: пальцы ледяные и на ощупь напоминают крошащийся коралл. В них было еще достаточно силы. Но уже мало жизни.
– Посмотри на меня. – Хотя из горла рвалось: «Это не твое дело, не суйся между нами, не смей!», Вальин сказал именно это. Это было важнее. – Хорошо посмотри. Нет… Лучше. Ты ничего не видишь?
Арнст, рванувшийся поначалу назад, застыл. Вальин подтянул его еще ближе и второй рукой взял за подбородок. Почувствовал под пальцами непривычную щетину, убедился: Арнсту скверно дались последние дни, видимо, он много переживал, раз пренебрег обычным своим лоском. Но сочувствие не пришло.
– Как думаешь, – вкрадчиво заговорил он, – с кем из нас двоих, одинаковых по убеждениям, разных лишь по расе и немного по возрасту, вам будет спокойнее? Кто вас вылечит? Кто не умрет в момент, когда будет вам нужен, как Иллигис? Скорее всего… – Вальин вздохнул, – я даже не смогу продолжить род. У таких, как я, редко рождаются дети, на мне все кончится рано или поздно. – Пальцами он провел по совершенно чистому виску Арнста, после чего отвел ладонь. – Ты верен трупу, Арнст. Трупу, о котором… о котором даже ничего не знаешь, который не понимаешь. И верен зря.
Арнст дернулся, взгляд его забегал по зале. Там не было ни злобы, ни прежнего запала – опять один страх. Ему наконец сказали то, о чем он предпочитал не думать, но в глубине души, конечно, знал. Потому что видел много, потому что всегда был рядом. Вальин подумал вдруг, что должен был отпустить его в море, адмиралом – ведь о море Арнст мечтал. Или хотя бы в стражу, за отцом. Но, не видя больше ни одного аристократа-ровесника, хоть немного близкого, он поступил как Иллигис: сделал Арнста советником, привязал к себе, словно собаку. Теперь он ослабил ошейник, отстегнул цепь и еще удивляется: почему же старый пес не бежит, зачем то громко лает, то льнет к ногам?
– О боги. – Арнста было едва слышно. – Нет, нет, я… прости… я…
Но Вальину не нужны были его извинения, не нужно было больше ничего, кроме повиновения. Раболепства от друга он не хотел точно так же.
– Я не дам никому все погубить, – оборвал он. – Не дам выдумывать врагов. Нет.
Арнст лишь глядел на него, уже спокойнее, но рука его теперь мелко подрагивала. Ответы, все ответы, и злые и добрые, читались в глазах. Вальин ждал даже, что с ним заспорят – яростно, как в начале разговора, или умоляюще, как в середине. Но, похоже, Арнст тоже лишился сил. Глухо, одними губами он ответил лишь:
– Я не верю, не понимаю. Я… не хочу слышать. Откуда вы берете это? – Взгляд его стал совсем как у ребенка, которого не выпускают на улицу, а он не понимает причин. – Откуда? За что вы его… их… любите? Они же просто… просто…