Берег мертвых незабудок

Король говорил: волны расходятся незримо по всему Общему Берегу, не время рокировок. Говорил, как и прежде: надо переждать, перетерпеть, и постепенно либо Свет сравняется с Тьмой, ведь «все меняется, такова жизнь», либо более малочисленные темные вернутся в «поганые места», ведь «традиции святы, и боги не оставят нас без знамений». Король противоречил себе, но, спасаясь в самообмане, не замечал этого – а его гвардия была слишком сильна, чтобы даже в конце кто-то закричал: «Долой Незабудку!» Но главной была простая вещь: король уже решил, что будет делать. Он планировал и дальше окружать себя теми, к кому привык. Юный жрец, которого поддержала часть толпы, казалось, мог все исправить. Или хоть что-то смягчить.

Поэтому теперь Интан Иллигис и явился снова, и заглядывал в глаза, и твердил: «Мой мальчик». А ужас Вальина крепнул с каждым вздохом. Сами вздохи же давались все тяжелее: ломило кости, щемило грудь, жгло кожу – как в детстве.

– Мой мальчик…

Опять. Вальин дрожащей рукой закрыл на миг левый глаз и перестал видеть: правый, начавший слепнуть в детстве, давно ослеп окончательно. Бог юродивых уже все понял и отвернулся от нового графа, готового сегодня-завтра нарушить обет. Вальин заболевал. Но он не мог, просто не мог вчера, когда ему протянули тиару, не надеть ее. Кто, если не он, успокоит испуганных? А главное…

кто, не гордые же бароны, унизится перед верховным королем достаточно искренне, чтобы все эти люди получили от щедрот Незабудки еду и снадобья? Ведь, атакуя замок и окрестности, толпа сделала часть своих страхов реальностью: сожгла не одно хранилище с зерном. И убила многих пиролангов, пытавшихся вступиться за господина. Остальные пребывали теперь в гневе.

– Ты же выдержишь немного, да? – спросил король, и реальность сомкнулась, ударила. – Я помню твою беду, помню, что у тебя был иной путь, но прошу… людям хватит перемен, пусть увидят что-то незыблемое. Слышишь, как они кричат?

Под балконом действительно кричали, все громче. Топали. Галдели. Скорее всего, волновались, что никто долго не выходит с обещанным воззванием.

– Многие ненавидят нашу семью. – Вальин все же дал слабину, закашлялся, крепко зажмурился: вспомнил, как выглядел труп отца, прежде чем его подготовили к похоронам. – Потому и кричат. Так не лучше ли дать им других господ?

И другого короля. Другого, теперь-то Вальин осознал наконец всю подоплеку недовольства чужих – своих! – подданных. Никто больше не хотел короля, который терпит. Все нуждались в короле, который делает. Но сказать это вслух значило услышать: «Вы как-нибудь переживете фиирт и сами, да, мой мальчик?» И он промолчал, а Интан Иллигис, едва ли способный прочесть его мысли, цокнул языком.

– Ты не знаешь людей, – заговорил он ласково, так, что сладость навязла на зубах. – Не знаешь, как они шалеют после таких потрясений. Они же перебьют друг друга, нет, передавят, стоит вашему престолу опустеть. Рано давать им выбор. Люди вообще редко пользуются этой возможностью с умом. Мудрее подыскать преемника. Или воспитать.

Вальин на миг подумал о том, можно ли не знать людей, постоянно слушая их исповеди. Может, и можно. Да, наверняка, ведь ни один, ни один человек, приходивший в храм Дараккара в последнюю сэлту, не каялся в помыслах вроде «устроить бунт», «убить моего графа», «изменить моей присяге», «кинуть гнилой персик в короля». Все свершилось в полной тишине, в кромешной тишине. Да. Определенно, Вальин ничего, совсем ничего не знал о людях. Кроме простой правды: они всегда хотят есть и никогда не хотят брать ответственность за свои поступки.

– А вот я видел людей. – Тут король все же угадал, видимо, о чем думает Вальин. Сладость его тона сменилась горечью. – Довольно людей. И буду честен: мало кто из них остался в моем сердце. Далеких, рассеянных по землям подданных, знаешь ли, любить куда проще, чем собственных советников и родню.

«Несчастный человек». Вот как подумал Вальин, и то была мысль не графа, а жреца. Но ее тоже не стоило произносить.

Интан Иллигис получил престол по праву старшинства, а потом брат и сестра, состоявшие в порочной связи, попытались убить его. Не смогли – пали. Король взял себе жену брата, ведь именно она, обиженная изменой, выдала ему козни. В том браке родилась старшая принцесса, Иулла. Первая королева еще трижды рожала. Девочек. Мертвых. С третьей она умерла, и вторая жена тоже не подарила Иллигису сыновей, а вскоре утонула. Больше зачать он не смог, но власть сохранил. Все-таки он был неглуп. Лоялен. Не лез в дела графств, тяготел к стабильности, не жалел помощи в плохие времена. А еще он был традицией, «святой традицией» из собственных речей. Чем-то, что объединяло Берег до сегодняшнего дня, когда различий вдруг стало слишком много. Теперь корону на его лысеющей голове удерживало одно – армия с оружием, каким не владел больше никто. Двигатели, делающие суда быстроходнее. Мудрость пиролангов. И то самое щедрое плодородие земель, где даже не было фиирта.