– Крапива хранила покой Соляного графства много приливов, а твой отец просто пошел смелым путем, – произнес король, поняв, что не дождется ответа. – Они поверят: ты, последний Энуэллис, принесешь справедливость. Тебя ведет светлый бог. К тому же… – это было ожидаемо, – я не глуп. Говорю же, я оставлю тебе несколько гвардейских частей. Ты мне нужен живым и здоровым. И будешь.
Вальин снова устало кивнул.
– А когда все поуспокоится, я отпущу тебя, клянусь, – король не видел ничего, голубые глаза его все больше загорались. – Ты ведь знаешь… – тут он вздохнул, опять глянул в сторону балкона, под которым волновалось людское море, – многие рвутся на трон и будут рады занять твое место. Грызутся за это уже сейчас. Но пока…
Он продолжил – утешал, ободрял, благодарил. Сыпал десятком фраз, имевших на деле один подтекст: «Я боюсь новых лиц, боюсь новых графов, боюсь всего, потому что я стар и могу держаться только за прошлое». Все это время Вальин прижимал руку к зрячему глазу, и потому казалось, что с ним говорит пустота. Так было проще: пустота облекала его властью, пустота давала несбыточные обещания. Пустота шептала о справедливости, хотя не знала о ней ничего. Верховный король Интан Иллигис Штиль увядал, как весь его род, правивший шесть сотен приливов. И даже три его дочери были для графов Цивилизации лишь
– Ирис ласкова, Вальин. – Да, верно, король только что назвал ее имя. И, назвав, выдал слишком многое. – Она тише маленькой птички. А потом, когда ты вновь примешь сан, ваш союз будет расторгнут свыше. Поэтому я хочу, чтобы ты взял ее.
Что? Союз? Вальин опустил ладонь, вгляделся в лицо напротив. Едва не рассмеялся: у него ведь… у него мелькала почему-то такая мысль, еще вчера. В делах света он понимал мало, никогда и не хотел понимать. Но мотивы короля были ему очевидны: намертво впиться, задобрить, выказать благосклонность. Чудовищную, безумную, совершенно не нужную Вальину благосклонность. А главное – опасную.
– Мне не нужна жена, тем более сейчас, – тихо, но твердо возразил он. Интан Иллигис только пожал худыми плечами, нисколько не злясь:
– Пусть станет тебе младшей сестрой, Вальин. Она пока не доросла до жены.
Точно так же как он не дорос ни до графа, ни до мужа.
– Погодите, но почему вы этого хотите? И что, если здесь… – ища хоть один довод, способный вразумить этого слепого старика, Вальин повернул голову в сторону балкона, – что-то повторится?
– Я не пришлю ее сейчас, – уверил король. – Только когда станет спокойнее, после фиирта. – Вздохнув, он прямо сказал почти то же, что Вальин уже проговорил про себя: – Послушай. Я
Вальин снова всмотрелся в его глаза.
– Возможно, ценой жизни еще одной вашей…
– Нет! – Король взгляд выдержал. В этот миг в нем все же проступили древние предки, уверенные и властные. Он сцепил руки в замок, задумчиво и недобро сузил глаза. А потом так же недобро улыбнулся. – Есть вещи, на которые народ не решится, поверь. Мне очень жаль мою Шири… но я уверен, у Ирис будет иная судьба.
– Откуда вам это знать?.. – Этого Вальин просто не понимал. И не хотел понимать, но должен был. – Это огромный риск.
– Я уже сказал тебе это. – Король улыбнулся горше, пальцы хрустнули. Сапфиры и лазурная эмаль в уборе ярко блеснули от движения головы, нетвердого, но гордого. – Ты людей не знаешь. Я – да. Так вот, народ уже понял, чтó натворил. Не базуки сейчас удерживают их от того, чтобы броситься на стражу, поверь. Не они.
– Я… – начал Вальин. И тогда король взял его за плечи. Пальцы его были сухими, казались со стороны очень слабыми… Но нет, жесткостью они не уступали корням, что ищут воду в плотной глинистой земле.
– Твой отец очень хотел бы, чтобы все встало на места, разве нет? – зашептал он. – Вопреки всем бедам, всем храмам, всему… Для твоего отца не было ничего важнее людей, и я вижу: для тебя тоже. Но ты не справишься один.