Берег мертвых незабудок

Она вскинулась – и когда только сломалась под взглядом, когда потупилась? Вальин теперь стоял в странной позе: закрывал ладонью половину лица, шатался. Осознание стало наконец кристальным: это не просто усталость, нет, это же болезнь, прежняя болезнь подступает к нему! Сафира, решившись, потянулась навстречу, тронула ледяную руку, попробовала сжать и согреть.

– Не гони меня…

Слепой глаз недвижно глядел на нее, и, совсем как в детстве, дрожал подбородок, где теперь слабо пробивалась мягкая щетина. «Это ты, все ты», – говорил взгляд. И что бы ни стояло за «всем», личное предательство или эти прекрасно-чудовищные стены, хотелось заслониться, оправдаться и хоть что-то вернуть.

– Милый, – заговорила Сафира снова, – все решил он. Остериго… он был таким бесстрашным! И король не возражал. А я, я лишь подчинилась. Лишь строила. Я…

Лишь любила, как могла. Не вправе стать матерью его детей, возвела ему храм.

– И, как и все гении, не знала, что случится. – Вальин не отнимал руки, но взгляд его жег. – А ведь ты не ди Рэс. Он витает в облаках, ты же всегда была на земле. Ходила по нашим залам… – он помедлил, а в продолжении его обида все же подняла голову, – лежала на наших постелях. Моя гениальная Сафира… – Пальцы его все же выскользнули из-под ее ладони. – Но я тебя не виню, нет. И я рад, что хотя бы ты жива. Мне просто… жаль, что даже ты теперь не знаешь, во что верить.

И что любить.

– Я…

Он дважды назвал ее гением – и это было будто два плевка в лицо. Хотелось стереть слово со своих бескровных скул, отмыться. Вальин ждал. Сафира мотнула головой, открыла рот, как выброшенная на берег рыба, повторила:

– Я…

И снова задохнулась. Все верно. Она больше ничего не знала. Она больше не гордилась тем, что создала. И больше не была благодарна Вудэну за то, что когда-то не дал ей, униженной и искусанной принцессиными собаками, умереть.

– А раз так, исчезни. – Слова эти были похожи на хрип. – Все равно скоро отпевание. Тебе лучше тут не быть, ты сама это понимаешь. Боги наверняка глядят на нас.

Боги? Он прикрывался богами?

– Так ты сам теперь боишься их, а может, и проклинаешь? – выдохнула Сафира. Она понимала, что не вправе злиться, что должна промолчать, но не могла. – Ты, прежде готовый защищать меня наравне с отцом? Ты, готовый…

Она осеклась: Вальин сжал кулаки. По его щеке бежала сверкающая, будто стеклянная капля. Он просто глядел несколько мгновений, глядел неотрывно, и на лице читалась простая мольба: «Не держись за то, чего больше нет. И не тащи туда меня».

– Сафира, я чту Смерть и сделаю все, чтобы сохранить этот храм. Я не проклинаю и не боюсь богов. Я проклинаю только людей. И боюсь… тоже.

– Что? – шепнула она, более всего боясь услышать: «Особенно тебя». – Кого?..

Но он обошел ее, как статую или колонну, даже не задев плечом. Нетвердо прошагал по мозаичному полу и опустился на колени перед каменным столом отца, молитвенно сложив руки. Больше он не оборачивался. Его хриплый шепот заполнил белые своды.

– Что? – умоляюще повторила Сафира. – Вальин… не оставляй меня. Пожалуйста.

Плечи его затряслись, а молитву ненадолго оборвал смех. Вальин пробормотал что-то, она различила лишь: «…предала». Стыд и вина вернулись: нет, не смеет, она не смеет ни о чем его просить, даже о праве присутствовать на погребении. Разбитый разум сдался, руки опустились. Шаг назад. Еще шаг. Фрески слепили белизной, пол дрожал, потолок готов был упасть. И, кидая последний взгляд на Остериго, она шепнула лишь:

– Вальин, пощади его. Не открывай ему глаз. С него… достаточно.

Она стояла теперь далеко. От мертвецов ее отделяло не меньше десяти шагов, но в голове явственно отдалось теплое, благодарное, прощальное: «Тук-тук». И, не дождавшись ответа, раненная этим звуком, зажавшая уши Сафира выскочила прочь, под начинающийся дождь, так быстро, как только могла.

Она сразу побежала по развороченному двору через сад, полный затоптанных роз. По узкой дороге – до края мыса Злой Надежды, в плен хлесткого ветра. Ведь там она уже стояла однажды, качаясь меж землей и водой. Там ей казалось, что она лишилась сердца и воли. Казалось, проще – исчезнуть. Но Король Кошмаров милостиво или жестоко не услышал ее зов. Смерть, брат рыжей Судьбы, знал: любовь к Остериго будет жить, любви не помешает белокурая Ширхана, которая теперь гниет в холодном сумраке. Любовь Сафира потеряет позже. Убьет сама. Убьет, восславляя тьму и щедро впуская ее в свой город. И тогда Вудэн наконец заберет то, что от нее осталось.

Все ближе были осыпающийся край, соленый плеск, ветреный вой. Сафира знала, что не замрет – просто рухнет вниз, – и бежала, твердя одни и те же слова из древних псалмов.

Sthrave, Maaro. Dzerave, viste, mode.

«Устрашай, Владыка. Гневайся, приходи и не оставляй».