Берег мертвых незабудок

– Рада за вас. Просто временный друг – это звучит грустно для человека, у которого нет постоянных.

И снова он улыбнулся, так, будто понял все-все. Склонившись, бережно подал руку.

– Я не люблю загадывать, вот и все. Но мне не жалко своей дружбы ни для кого, тем более для вас. Добро пожаловать в Ганнас.

Маленькая принцесса наконец улыбнулась в ответ: дрожащие губы растянулись сами. Захотелось сделать что-нибудь, чтобы эта дружба точно перестала быть «временной», захотелось умыться, сменить прическу, нарядиться и попробовать какую-нибудь местную еду. А невероятный Арнст, вздохнув и украдкой обернувшись, добавил:

– Дорогу еще чинят: ее разворотили стрельбой… карета здесь не проедет. Позвольте, я вас провожу, не хочется, чтобы в первый же день вы сломали ногу.

Она оперлась на его руку и вышла из кареты. Яркий свет, голубое небо и запах моря обрушились на нее – вместе с красотой развевающихся по ветру иссиня-черных волос ле Спада. У нее даже закружилась голова, от всего сразу. А замок отца, хоть и был куда больше этого, начал вдруг вспоминаться как тесная темная клетка.

– Ух… как у вас здорово.

Она говорила вполне искренне. Она еще не была уверена, что приживется здесь, что полюбит мужа, даже что не умрет рано или поздно, как старшие сестры. Но пока – так необъяснимо, так неожиданно – ей начинало тут нравиться. Может, беспокойное сердце Короля-Атамана и его же бесконечная удача из всей семьи достались именно ей?

* * *

Эльтудинн сжал последнюю горсть праха в кулаке и бросил вперед. Ветер подхватил ее, понес над спокойным морем. Погребальный костер за спиной все еще полыхал, но жар его не мог обжечь: тело слишком замерзло, замерз и разум.

Пару сэлт назад среди ночи Эльтудинн проснулся от страшной боли – точно все кости разом решили вдруг сломаться. Не понимая, что с ним, почти боясь, он несколько швэ лежал в темноте и просто смотрел в потолок. В голове вертелось: «Яд? Как с отцом?» Но мысль быстро угасла: отравлять пищу, воду или подушку, кажется, было некому. Больше некому. Эльтудинн смежил веки и подумал тогда, что дядину голову и еще несколько столь же повинных голов пора снять с острых наверший ограды, пора похоронить рядом с женами, ведь свое они получили, и не от него даже, а от своих же слишком амбициозных офицеров, устроивших в серале резню… но боль не ушла. Ее явно послали не Парьяла с Джервэ, требуя милосердия, и даже не Дзэд с Равви, взывая к чести мятежного графского наследника. Боль была иной.

«Это там. В Ганнасе», – шепнул разум, и сердце застучало часто, неровно. Эльтудинн выдохнул, снова посмотрел в потолок, а потом, подняв руку, зачем-то прикрыл один свой глаз. Спохватился, опустил ладонь. Все в прошлом. Вальин Энуэллис справился с первой бедой: его подданные пережили холод, не погибнув от голода. Теперь Соляные земли оживали, персики, наверное, робко расцветали, в окрестностях зеленел виноград… Эльтудинн повернулся на бок, сдвинулся в угол кровати и уткнулся лбом в стену, чувствуя ее отрезвляющую прохладу. «Это в прошлом. Это не твой дом. Вот твой», – мысленно напомнил он себе, а в следующий миг понял, что и эта мысль предосудительна, в корне неверна. На Общем Берегу домом принято было считать весь мир. Земли короля полагалось любить так же сильно, как те, где ты родился. И ближних соседей, и дальних…

Но никто этого не делал. Давно. И Эльтудинн не сомневался: в этот прилив верховному королю, в чьи благостные владения – впервые за несколько веков! – тоже недавно пришли морозы, погубившие две трети урожаев и многих животных, достанется еще меньше народной любви, чем прежде. Когда люди считают тебя не самым талантливым правителем, это одно. Когда даже боги дают тебе это понять, лишая привычных привилегий, – совсем другое. В Ветрэне выли метели, прямо сейчас.